Антология советского детектива-17. Компиляция. Книги 1-15

Светло как днем, хотя уже одиннадцать вечера. Отсюда, из окна моей кухни, хорошо видно всю набережную, разлив Невы, ползущий по фарватеру к морю лихтер. Его опознавательные огни кажутся лишними: начались белые ночи. Вдруг вспомнились слова Лагина: о том, что Лещенко убит, он слышит в первый раз. Но вдруг он действительно слышал об этом впервые? Дальше — поведение Лагина на допросах. Почему‑то он бурно реагировал на сообщение о смерти Марины. Если он играл, зачем ему было наигрывать отчаяние? Бессмыслица. Хорошо, согласна, в поведении Лагина было несколько темных пятен. Например, почему он скрывал знакомство с Долгополовым? Почему признался в этом после того, как выяснил, что Долгополов пока не арестован? Впрочем, здесь отгадка может быть самой простой: боялся очной ставки. Но ведь все равно я провела бы очную ставку, даже если бы Лагин продолжал упорствовать. Еще одно темное место: то, как Лагин отреагировал на вопрос, давно ли он знает Марину. Ведь подтвердил же, что познакомился с ней год назад. Подтвердил, но, когда я сообщила о пятилетнем знакомстве, не пытался даже выяснить, почему мать Марины назвала именно эту цифру, пять лет. Должен же Лагин был понять, что мать Марины имела в виду его предшественника… Должен… Ведь это должно было задеть его за живое — если у него действительно есть какое‑то чувство к Марине. Впрочем, может быть, я слишком много требую от Лагина. Может быть. Безусловно, Лагин многое от меня скрыл. Многое. Но я упорно возвращаюсь к одной и той же мысли: что если допустить, что все‑таки Лагин не виноват? Преступник хорошо знал Лещенко, иначе тот не пустил бы его к себе в квартиру. Кого же хорошо знал Лещенко? Долгополова — раз, Уварова — два, Уваров отпадает, он эксперт. Отпадает… Собственно, а почему отпадает? И вообще, что я знаю об Уварове? Только то, что он был экспертом. Хорошо, оставим Уварова, пойдем дальше. Этот человек должен был хорошо разбираться в монетах. Опять возникает Уваров с его прекрасным знанием нумизматики. Дальше: именно этого человека так панически боялась Марина Шахова. Можно добавить: этот человек первый кандидат на загадочную пятилетнюю связь с Мариной. Значит, этого человека знали Лещенко, Марина Шахова, Долгополов и, похоже, Лагин? Так что же, человеком, убившим Лещенко и оставшимся на короткое время в пустой квартире, был Уваров? Ерунда, этот вариант исключается. Уваров сделал многое, чтобы помочь следствию.

Вдруг неожиданно, только сейчас, понимаю: Лагин мог никуда не исчезать и не уезжать, его просто убили. Конечно, Лагин должен стать очередной жертвой, после Марины Шаховой и Долгополова. Сыграв свою роль, он стал лишним. Осознав это, я вдруг ощущаю бессилие. Полное бессилие. Если Лагин убит, круг действительно замкнется. Для того чтобы как‑то отвлечься, решаю заварить кофе, насыпаю зерна, включаю кофемолку. В первые секунды раздается потрескивание, которое издают размолотые кофейные зерна, потом оно прекращается. Но я держу палец на кнопке, забыв, что мощный мотор гоняет сейчас только кофейную пыль. Наверное, я долго сидела бы так, прислушиваясь к ровному жужжанию, если бы не телефонный звонок.

Сняла трубку:

— Алло? Алло, вас слушают.

В трубке потрескивание. Я повторила:

— Алло? Говорите или перезвоните, ничего не слышно! Алло?

Решила бросить трубку, но тихий голос сказал:

— Юлия Сергеевна, это я, Марина. Слышите меня?

— Марина? Марина Шахова?

— Я так рада, что вы дома. Мне просто повезло. Вы хорошо меня слышите?

— Но… где вы? Откуда звоните?

— Я здесь, недалеко от вас, звоню из телефонной будки.

Марина жива и, судя по голосу, с ней ничего не случилось. Впрочем, голос вещь обманчивая. Все это промелькнуло в секунду.

— Заходите. Вы… одна?

— Я одна и… Пока мне ничего не угрожает. Вы только откройте заранее дверь, хорошо? И не зажигайте свет.

— Конечно. — Сразу раздались гудки, я положила трубку. Пошла в прихожую, повернула ключ, приоткрыла дверь. Услышала шаги на лестнице: легкие, быстрые. Марина. Впустив ее, закрыла дверь. Марина тут же прислонилась к створке, откинулась. То ли она старалась успокоить дыхание, то ли слушала, нет ли за дверью шагов.

— Извините, Юлия Сергеевна… Не сердитесь.

— Марина… — Я не знала, что ей сказать. — Я рада, что вижу вас.

Сделав шаг вперед, Марина криво улыбнулась, стала расстегивать пуговицы. Бледная, под глазами круги, уголки губ дергаются. В остальном же все безукоризненно: волосы гладко забраны и стянуты сзади, легкий запах хороших духов. Тот же синий плащ, те же туфли на высоком каблуке.

— Раздевайтесь, проходите. Сейчас я сделаю кофе. Вы хотите есть?

Уселась в кресло, обняла плечи руками.

— Нет. То есть хочу, но сейчас не до этого. Кофе выпью, но есть не буду. — Уголки губ продолжают дергаться.

Я наконец поняла: ее просто трясет. Пошла на кухню, быстро вскипятила воду, сварила кофе. Подождав, пока осядет пена, разлила кофе по чашкам, принесла в комнату. Так как Марину по — прежнему трясло, сказала тихо:

— Пейте. Ну, Марина! Остынет. И успокойтесь. Вас всю трясет. Что случилось?