Антология советского детектива-18. Компиляция. Книги 1-15

Да, загадочки, думал я, сидя в автобусе. Тамара Михайловна — тоже вот. «Что вы хотите этим сказать?» — «Хочу сказать, что ему надо выписать очки». Ну что тут такого, в этих словах? А старушке стало дурно. «Что вы хотите этим сказать?» Да ничего решительно. Не успел я сказать то, что хотел. Но откуда же взялась «эта бледность лица»? Думай, Зыкин, думай, может, до чего-нибудь и додумаешься. «Что вы хотите этим сказать?»

Что?..

Дукин жил в небольшом домике, сложенном из красного кирпича. Когда-то он был оштукатурен и побелен, но десятилетия и непогода сделали свое дело, и сейчас дом выглядел заброшенно. Зато зеленая крыша влажно блестела свежей краской, и поэтому дом напоминал оборванца, напялившего на голову новую шляпу. Метрах в двухстах за домом протекал ручей, который назывался Брульяшкой. Этимологией этого слова я никогда не интересовался, я и на улице этой побывал только однажды, хоть и родился и вырос в Заозерске. Улицы моего детства располагались в противоположном конце города. Сюда же я наведался в тот день, когда возникла необходимость приватной беседы с Дукиным. Дом тогда был на замке, но какой-то словоохотливый сосед посоветовал сходить в пивной павильон, который находился неподалеку. Сегодня я тоже заглянул в голубую постройку. Дукина там не было, и я направился к нему домой.

На стук отозвался пронзительный голос, расслышал я лишь два слова: «выгоню» и «пьяница». Потом дверь широко распахнулась, и передо мной предстала разгневанная женщина. Она в общем-то была похожа на Дукина, если, конечно, позволительно так говорить. Правильнее было бы сказать, что Дукин похож на нее. Но я еще понятия не имел, что коренастая женщина, возникшая на пороге, и есть мамаша. Сначала я подумал, что вижу его сестру. Но внешность обманчива; случается, что и сыновья выглядят старше своих матерей, и чаще всего это случается, когда сыновья выпивохи.

— Чего надо? — сердито осведомилась женщина. На ее оголенных руках сохли хлопья мыльной пены, блузка выбилась из-под юбки, пластиковый цветастый фартук топорщился, а с раскрасневшегося лица еще не сошло то выражение, которое появляется на лицах женщин, когда они вступают в сражение, в просторечии именуемое «большой стиркой».

— Дукин нужен, — сказал я, придавая голосу ту же интонацию, какая прозвучала в вопросе.

— Кончился Дукин, — отрубила женщина, предпринимая попытку поймать ручку двери. — Нету Дукина.

— Как это — кончился? — ошеломленно спросил я.

— А так, что для вас он все равно как покойник. Лечение ему я объявила.

— Ну, это для кого как, — сказал я, сообразив, в чем тут дело. — Для меня вы уж сделайте одолжение, воскресите покойничка-то.

— А кто вы такой есть? — спросила она, не двигаясь с места.

— Из милиции я.

— Из милиции? — протянула мамаша. — Врешь, поди. Какая такая милиция ему запонадобилась. С бутылкой, чай, пришел?

Я молча показал ей удостоверение.

— Гляди-ка, — сказала она недоверчиво. — И впрямь из милиции. Да что ж он натворил, соколик мой? — вдруг заголосила она. — Да где это видано, чтобы к нам милиция приходила? — И тут же, без всякого перехода закричала: — Мишка! Мишка, чтоб тебе провалиться, иди сюда, окаянный.

В глубине дома послышался шум, и вскоре в дверном проеме показалась лысая голова Дукина. Голова узнала меня и подмигнула. Дукин явно одобрял мою находчивость (он ведь по-прежнему принимал меня за страхового агента), а женщина допрашивала его с пристрастием: ей сильно хотелось узнать, где это Мишка «нахулиганничал», да так, что «милиция вот пришла». Я успокоил ее, и был наконец впущен в дом. Внутри было чистенько, прохладно и, я бы сказал, уютно: хозяйство здесь держали в порядке. Полы были чисто вымыты и застланы ковровыми дорожками; ковры висели над кроватями; солнечные лучи играли с посудой в буфете; непременный телевизор был накрыт занавесочкой, на которой вышитые гладью зайцы грызли морковку; с икон в переднем углу гостиной свисали иссиня-белые рушники. С улицы дом казался неказистым и маленьким, но внутри было довольно места и для просторной кухни, и для трех комнат, и для нескольких чуланчиков, двери которых выходили в относительно широкий коридор.

Дукинская мамаша желала знать, какое такое дело привело милицию в ее дом. Но в кухне кипело белье, и ей надо было за ним присматривать. С великим сожалением она оставила нас в комнате с телевизором. А Дукин, подмигнув, проворно прикрыл дверь, потер руки и прошептал с вожделением:

— Ну, друг, ну даешь…

Я выдвинул стул на середину комнаты и сел на него верхом.

— Лечат, значит, тебя, Дукин?

— Неделю, будь она, — сказал он, облизываясь. — Честное пионерское… Понимаешь, друг? Разула, раздела и никого не допускает.

Я внимательно взглянул на него и засмеялся. На Дукине были надеты женская кофта с рюшечками и пижамные штаны, почему-то кончавшиеся у колен. Обут он был в тапочки, которые кто-то метко окрестил: «Ни шагу назад». Но и вперед в них далеко тоже уйти было нельзя.

— Крепкая у тебя мамаша, Дукин.