Антология советского детектива-18. Компиляция. Книги 1-15

— Читали? — кивнул Кириллов на рукопись.

— Перелистывал, — усмехнулся Леснев.

— Давно?

— Да нет, не особенно. Чуть ли не в тот день, когда он с Гришей занимался.

— Не помните, сколько экземпляров рукописи было у Мямлина?

— Отчего же, помню. Два. И еще листочки, которые он повсюду разбрасывал. Графоманская привычка — терпеть не мог забивать ошибки в тексте. А вымарывал тушью, и чтобы обязательно ровненько.

— Много вымарывал?

— Не сказал бы. В одной главке, правда, он почеркал изрядно. Там, где писал о здравоохранении. Вписывал на место вычерков целые абзацы. Я еще спросил, что так?

— И что же он ответил?

— Ничего. Отобрал рукопись.

— И никак не объяснил?

— Ничего не сказал.

Так. И Анюте он, Мямлин, ничего не сказал. А вымарывал, значит, что-то в главе о здравоохранении. Что же сие может означать? Ну хотя бы то, что в последнее время он узнал о каких-то новых фактах. Пожалуй, годится как рабочее предположение. Но что же это за факты, о которых он не хотел ничего сказать ни Лесневу-младшему, приятелю все-таки, ни Анюте, которую он любил и которая любила его. Вымарывал что-то в главе о здравоохранении. В этих словах содержался некий намек. Едва уловимый. Но в голове у Кириллова он засел крепко.

А Славка тем временем продолжал рассказывать:

— Вообще он был странным парнем. Не то блаженным, не то себе на уме… А это важно? — Леснев кивнул на пухлую пачку, которую Степан Николаевич задумчиво перелистывал.

Это было очень важно. Чрезвычайно важно. Оно-то и не давалось Кириллову столько времени.

«Ох, студент, студент… Почему я раньше не спросил тебя об этом? Не пришлось бы тебе подписывать протоколы, не лежал бы в больнице Чуриков — пьяница, обормот, но ведь человек все-таки… Нет, не блаженненьким был Мямлин и не «себе на уме». Честным парнем был Мямлин… Историю он воссоздавал, историю, и вымарывал он из рукописи свои ошибки. И не свои даже, а то, что ему надули в уши…»

— Я хочу спросить вас, Леснев… Только подумайте прежде. Попадалось вам в рукописи упоминания о детдоме? В тех местах, где Мямлин менял текст?

— Нет, — сказал он уверенно. — Марал он там, где речь шла о двадцатых годах. Это я точно помню.

Что ж, так и должно быть. Если бы не было этих вычерков, преступнику не понадобилось бы уничтожать рукопись. Он ее уничтожил — и на этом попался. Он рассчитывал, что номер пройдет, он ловко это проделал: нашел неоконченную страничку — ту самую сто двадцать вторую, — подложил ее в рукопись, и на ней текст оборвался. Мямлинская работа стала выглядеть незавершенной. Сто двадцать две страницы первого экземпляра легли в чемодан, а остальные вместе со вторым экземпляром он забрал, чтобы уничтожить. Он, наверное, проклинал Мям-лина за то, что тот внес поправки в оба экземпляра. А может, не думал об этом. Он скорее всего не знал, что Мямлин ходил в последний свой день в библиотеку и договорился о перепечатке трехсот страниц. Другое он знал… Знал, что Мямлин печатал сам и никогда никому не показывал свои рукописи. На этом и строил преступник расчеты.

На этом и просчитался…

Давно ушел, скрипнув дверью, Леснев-младший. Кириллов задумчиво перебирал листки мямлинской рукописи, но читать не стал. Потом долго сидел, уставясь невидящим взором в страницу, и, подняв телефонную трубку, заказал Баку.

Через несколько минут длинная трель звонка разорвала тишину номера.

— Хусаинов, ты?

— А как же…

— Приветствую тебя от лица службы, — бодро пробасил Степан Николаевич. — Понимаешь, тут какое дело… — Теперь в его голосе слышались просительные нотки.

— Опять дело?

— Да нет, так, пустячок. — И, не дав Хусаинову возразить, Кириллов быстро произнес: — Ты не знаешь, сохранилось свидетельство о смерти старика Рузаева?.. Сохранилось?.. Ты его видел?.. А кто его подписал?

— А рахат-лукуму тебе не хочется, э? Помнится, ты его любил. Но ладно, жди…

— Я звоню по срочному, — нерешительно пояснил Степан Николаевич.

— Жди, — послышалось в трубке. — У нас служба — как часы. — Сквозь шумы и потрескивания до Кириллова доносились обрывки фраз — Хусаинов говорил по другому телефону.

Наконец Кириллов услышал:

— С тебя причитается. Получай. — И Хусаинов назвал фамилию. Степан Николаевич удовлетворенно хмыкнул. Теперь ему было ясно, кто лгал, а кто говорил правду. Теперь он знал, кто убил Мямлина.

Слово было произнесено, а все остальное, как говорится, было делом техники. Надо было сплести сеть из нитей, которые до сих пор казались для этой цели попросту непригодными. Теперь же, когда в руках Кириллова был крючок, в ход сразу пошли все обрывки.

И потянулись дни, заполненные, главным образом, как это ни парадоксально, телефонными переговорами с начальством. Кириллову нужны были люди, много людей, для того, чтобы провернуть некую тяжелую работу, в необходимости которой начальство сомневалось. Следователя раздражало это глухое сопротивление. Кроме того, он и сам не был уверен на сто процентов в том, что работа принесет ожидаемые плоды. Да что там — на сто, он и на пятьдесят процентов не был в этом уверен.