Антология советского детектива-2. Компиляция. Книги 1-11

Стал смотреть на Рут. Смотрел, размышляя о чем-то и ожидая, что фрау Хенкель обратит на него внимание. Она должна была обратить внимание. Первая. Это тоже входило в его планы.

Но если борьба, то почему бы и Рут не применить тактику сражающегося? Пусть он ждет. Она подремлет. Веки опущены, и на голубоватой коже лежит блик солнца.

Минуты две они воюют молчанием. Никто не хочет сдаваться. Тогда человек садится на край подстилки, свободный край, цепляется ладонями за собственные колени и, прищурив серые глаза, острые глаза, устремляет взгляд на озеро, на зенитную батарею, что темнеет над водой. Потом поднимается выше, к небу. Со стороны Потсдама идет звено самолетов. Высоко. Белые крестики истребителей рисуют полукруг. Это патрульный облет — иногда с севера, со стороны Рюгена, внезапно появляются английские бомбардировщики. Впрочем, оттуда же могут налететь и русские. Кто не помнит неожиданной бомбежки Берлина летом 1941 года, сразу же после начала войны с Россией. Из-за туч вынырнул четырехмоторный самолет и ахнул на столицу бомбовый заряд. И ушел. Его объявили английским бомбардировщиком. Населению объявили. А те, кому положено знать правду, имели точные сведения. Даже фамилия летчика значилась в секретном донесении — Водопьянов. Конечно, сейчас к Берлину подступиться трудно, — приняты все меры. Но подступают. Правда, ночью, не днем. Днем пока спокойно. Как сейчас.

— Рут, не делайте вид, что вам безразлична судьба собственного мужа, — начал человек, все так же разглядывая голубое небо.

Он все-таки сдался. Хотя и наносит удар.

— Мне действительно безразлична…

Фрау Хенкель прятала по-прежнему глаза. За веками. Их нельзя показывать капитану, а рядом с ней, конечно, капитан, в глазах он прочтет все. Это гауптштурмфюрер умеет делать.

— Не думаю, — Ольшер вернулся взглядом к Рут. Матовые, покрытые ровным загаром плечи ее теперь уже не интересовали капитана. Он искал глаза. Открытые глаза Хенкель. Не нашел. — То, что господина президента может не принять сегодня Риббентроп, вас должно заинтересовать. Не так ли, очаровательная фрау?

Она вспыхнула. И, конечно, вскинула свои синие ресницы.

— Вы не умеете скрывать своих желаний, капитан.

— Так же, как и вы. — Гауптштурмфюрер довольно улыбнулся: Рут вступила в борьбу. Теперь дело за оружием, — у кого оно острее. — Да и нужно ли скрывать? Я хочу, чтобы вы ясно понимали мою цель.

— Увы, не чувствую ясности.

— Прошлый раз все точки были расставлены в нужных местах. Вы сами их расставили. Теперь вам захотелось превратить их в многоточия.

— События, дорогой капитан, сделали это помимо моей воли.

— События… — Ольшер задержал взгляд на завитке, что трепетал на шее Рут. Чистая, нежная, причудливо изогнутая прядка волос. Горящая в лучах солнца. — События вы строите по собственному плану. И собственными силами. Не без результатов, причем. И все-таки, господин президент может не попасть сегодня на прием к Риббентропу…

Рут досадливо сжала губы. Следовало спросить, почему, но она не воспользовалась этой возможностью, не хотела выдавать себя. Сам эсэсовец объяснит. И он объяснил:

— Нет сестры Блюмберг. Но есть другой свидетель. Самый главный.

Она тяжело вздохнула.

— Я знаю.

— И сегодня этот свидетель может заговорить.

— Только заговорить? — несколько разочарованно спросила Рут. Ей казалось, что слова — не такая уж страшная вещь. Она даже повеселела. Лукаво глянула на капитана. — Только?

— Да, — подтвердил Ольшер. — Но открыть рот иногда больше значит, чем подсыпать в порошок от головной боли смертельный яд.

Намеки уже не действовали на фрау Хенкель. На нее ничего не действовало. Все это она уже слышала из уст гауптштурмфюрера. Угроза. Старая угроза. Поэтому Рут с издевательской улыбкой спросила:

— Вы уверены, капитан, в существовании этого мифического свидетеля?

— Я?.. — Ольшер опешил. Кажется, милая кошечка перешла в наступление. Ноготок впился в эсэсовца. Довольно глубоко. Он действительно не был уверен, что свидетель есть. Фамилии и имени его никто не знал. В протоколе допроса сестры Блюмберг значилось условное определение: «какой-то туркестанец». От этого определения и отталкивался Ольшер. — Я более чем уверен.

— Почему же гестапо не разделяет вашей уверенности, капитан?

— Потому, что гестапо не имеет дело с туркестанцами. Они, как вам хорошо известно, находятся в подчинении некоего гауптштурмфюрера Ольшера.

— Хорошо известно, дорогой капитан. — Она поднялась с цветного тканого коврика, села и так же, как капитан, принялась глядеть на вспыхивающие на солнце приплески воды у берега. — Вы знакомы с ним? Вы видели его?..

Она все еще не верила. И Ольшер пошел на риск. Солгал:

— Такой чести можете удостоиться и вы… Он здесь.

Теперь удар достиг цели. Рут знала — ничто уже не может удержать ее. Осталось одно — просить милости. Рука легла на плечо капитана. Сдавила его с отчаянием.

— Отдайте мне этого туркестанца…