Антология советского детектива-20. Компиляция. Книги 1-15

— Работа мелкого чиновника бесперспективна, — продолжал он. — Надо думать о будущем. Вот женитесь, Светлана очень мила.

Я заверил его, что вовсе не собираюсь жениться.

— Не скромничайте! — воскликнул Лемп. — Я вижу, вы свой человек в доме. Кстати, что представляет собой сынок Семенца? Я его видел как-то разок.

Его интересует Аркадий. Вряд ли майор хочет доставить неприятность Семенцу. И все-таки этот вопрос неспроста.

— Понятия не имею, герр майор. Сам его видел только раз. А насчет женитьбы, ей-богу, ошибаетесь.

— Тем лучше, — сказал он. — Зачем это нужно, если в ваших жилах, как я слышал, течет немецкая кровь?

И это знает? Похоже, что он следит за мной. Майор встал, расплатился за последнюю рюмку.

— Ну что же, пойдемте!

Мы вышли и расстались на углу. Когда Лемп скрылся за поворотом, мне пришло в голову, что он считает меня секретным агентом СД. Но кто же он, этот бравый вояка, рвущийся на фронт? И почему я встретил его в СД? Может быть, он сам там служит?

2

В конце июля в нашем городе полно лилий. Во всех садах и палисадниках покачиваются на высоких стеблях белые короны, и плывет над улицей густой, сладкий запах середины лета. Я всегда был равнодушен к белой лилии. Мне больше нравились розовые пионы, незаметный алисон, наполняющий в полдень сады и парки медовым запахом. О лилиях я вспомнил потому, что увидел их на травяном склоне у стены костела.

Старичок с леечкой вышел из калитки в костельной стене. Немощный на вид — ему, пожалуй, уже подкатило под сотню.

— Цветочками любуетесь, пане? Могу уделить букетик для украшения жизни, — заговорил он неожиданно бодрым голосом.

Я поблагодарил и отказался.

— Да, — заметил старичок, — сейчас цветы никому не требуются. Забыли люди про красоту. И птахи чего-то не поют...

Действительно, певчие птицы исчезли из садов и бульваров.

— Улетели птахи, — сообщил старичок, подпирая прутиком стебель цветка, — потому что зима настала долгая.

— Что это вы говорите, папаша? Какая сейчас зима? Вы, я вижу, и телогрейку натянули, будто на дворе снег.

Он поднял на меня вылинявшие от времени, но ясные глаза:

— Зима, пане, круглый год зима. А хуфайка?.. Прохлада у нас в храме, особо в подземелье. Корешки цветочные там храню...

Когда через несколько дней мы встретились с Терентьичем и Будяком у Софранской, я попросил Дарью Денисовну поискать ключи к сердцу костельного сторожа. Терентьич понял меня и заулыбался:

— Толковое дело и вовремя задумано! Снова начал действовать подпольный горком, а с тобой, Штурманок, секретарь горкома хочет встретиться лично.

Встреча состоялась на следующий день в пригороде за польским кладбищем. Когда я вошел, незнакомый человек докладывал о подпольной работе на Королевском сахарном заводе. Секретарь горкома ударил по столу ребром ладони:

— Це ми вже чули!*["76] Давай конкретно!

По этой фразе я узнал Владимира Черненко, бывшего инструктора горкома комсомола, который часто приходил в нашу школу. Он носил тогда командирский ремень и планшетку через плечо. Это придавало солидность, несмотря на курносый нос в веснушках и светлую челку. Вместе с нами он прыгал с вышки в воду и играл в волейбол на школьном дворе. Собрания с его участием всегда проходили быстро, без длинных речей и казенных резолюций. Если кто-нибудь пускался в словопрения, Черненко постукивал по столу ребром ладони и говорил: «Це ми вже чули. Давай конкретно!» Мы так его и прозвали: «Давай конкретно!»

Черненко сильно постарел. Волосы поредели, глаза выцвели и сузились, скулы обтянулись. И только нос на его лице выглядел как веснушчатый школьник среди хмурых взрослых людей.

— Штурманок прибыл по вашему вызову, товарищ секретарь.

Он указал мне на табуретку, продолжая свой разговор:

— Ни тонны сахара выйти не должно. Людьми помочь не могу. А у Штурманка хватит своих дел. Так и учти, сахарозаводчик.

«Сахарозаводчик» ушел, Черненко обратился ко мне:

— Была идея замкнуть вас на Королёвку как чиновника по продовольствию. К тому же опыт подпольной работы.

— Какой же у меня опыт?

— Опыт измеряется не годами, а делами, — сказал Черненко. — Разоблачение их провокации на имени Степового — дело громадное. Кстати, откуда вы узнали о подземном ходе?

— Пришлось как-то, Владимир Викторович, еще в детстве слушать под землей церковное пение.

Черненко взглянул на меня не то гневно, не то весело:

— Меня зовут Мартын Казан. Водопроводчик я. В настоящее время для пропитания мастерю зажигалки. Понятно?

— Ясно, товарищ Казан.

Я узнал от секретаря, что в городе создано несколько подпольных групп, а в лесах и селах действует конный партизанский отряд. К сожалению, нет связи ни с Большой землей, ни с отрядом Запашного.

«Неужели это Сергий, бывший ординарец отца?» — подумал я.

— Товарищ Казан, мне бы очень хотелось связаться с отрядом.

— Это мы сделаем сами, — сказал Черненко-Казан. — Чем я могу помочь в вашей основной работе?

— В конце августа придет связной моего Центра. Но связь нужна сейчас. Если горком пошлет человека, я дам координаты.

На том и порешили. Прощаясь, Черненко перешел на «ты»: