Антология советского детектива-21. Компиляция. Книги 1-15

Левко находился еще в команде подразделения, ожидая оказии на пост. Матрос оказался памятливым. Он показал: когда Зоя Александровна остановилась, чтобы привести в порядок обувь, он оглянулся и увидел, как она передала Алексею Перевозчикову свою сумку и затем крикнула ему: «Догоняйте!» Позже, когда Зоя Александровна упала в обморок, он видел пятно от пролитой воды на земле над обрывом, хотя не мог припомнить, что поблизости находилась какая-нибудь посудина. Матрос сообщил также, что за вечер до этого он слышал, как Штанько делал Перевозчикову выговор, после чего радист вышел от главстаршины расстроенным.

— Наверное, старшина был очень сердит на Перевозчикова, потому что на прогулку не назначил его старшим, — предположил матрос.

— Почему вы думаете, что он должен был назначить Перевозчикова старшим?

— Когда главстаршина болел, он оставлял за себя Перевозчикова. Кроме того, радист хорошо знал окрестности поста, так как иногда в одиночку ходил по берегу, а два раза возвращался с Зоей Александровной. Я сам не видел, но ребята его еще подначивали…

Это оказалось очень ценным. Горин запросил Штанько, и начальник поста доложил о причине разговора с Перевозчиковым.

Казалось, были достаточные основания для ареста Зои Александровны, но Горин не спешил. Предъявлять обвинение и арестовывать можно по нашему закону только при наличии бесспорных, уличающих преступника доказательств. А их пока не было в распоряжении полковника.

Ведь никто не знал, что Перевозчиков не был искренним до конца. К тому же еще не было ответа на запрос в центр о личности Зои Александровны Галузовой, ныне Федосовой…

* * *

Наиболее слабым звеном казался, судя по его поведению, Пряхин: он уже рассказал о себе и кое-что о Лисовском. Под давлением улик рассказал о себе и Пряхине Лисовский. Тоже кое-что. Они оба упорно молчали о том, кто прятался под номером девяносто девятым…

Всякий еще неразоблаченный преступник рассчитывает в душе на безнаказанность, а пойманный — на счастливые обстоятельства, которые помогут ему избежать наказания или хотя бы его уменьшить. Полковник не знал, что преступники рассчитывали молчанием о сообщнике сохранить и обеспечить за собой крупные суммы, обещанные им при успехе операции у Скалистого мыса на тот случай, если доказательств не хватит или наказание будет небольшим.

Горин тщательно готовился к решающему допросу Пряхина. Когда того ввели в кабинет и он закурил, чиркнув спичкой поперек терки, полковник неожиданно вспомнил матроса Иванкевича и вместо обдуманных заранее вопросов неожиданно спросил:

— Скажите, Пряхин, Федосов плешивый?

В глазах Пряхина что-то мелькнуло. Непонимающе сдвинув брови, шпион равнодушно спросил:

— Какой Федосов? Я такого не знаю…

— Не уклоняйтесь от истины. Тот, с которым вы сидели в закусочной третьего июля днем. Есть свидетели. И немало. Ставку?

— Ах, да… Кажется, у этого пьяницы действительно была плешь. Только я не знаю его фамилии.

— Поймите, Пряхин, запирательство ничего не даст вам. Чистосердечный рассказ преступника о себе обязывает нас по-иному смотреть на него, учитывать личную оценку преступником своих действий.

— Не надо этого, гражданин полковник, — пренебрежительно отмахнулся Пряхин. — Я во всем сознался и знаю, что мне будет, — в углах губ шпиона дрогнула усмешка. — Только приготовительные к преступлению действия. Да, только. Я еще ведь ничего не сделал. Я это знаю без ваших уговоров. Мое положение еще не так плохо…

— Ошибаетесь, Пряхин. Но об этом потом. Кто же такой этот Федосов или, иначе, человек с плешью?

— Понятия не имею, — пожал плечами Пряхин. — Какой-то алкоголик. Встретились случайно, один раз. И разошлись. Я бы сейчас и не узнал его, встреться он мне где-нибудь.

— Почему же вы ему говорили, что служите на маяках?

— А что же я должен говорить ему, что я сын белоэмигранта и прибыл на связь по разведзаданию? Странный вопрос.

— Говорите точнее: что я шпион и прибыл для шпионажа. Допустим, что это так. А какие у вас есть здесь в Северогорске знакомые женщины. Помните: «есть одна приличная, с брачком, правда».

— Вздор. Это ваш агент приврал. Наверное, по вашему заданию говорил…

— Это не наш агент, а матрос советского военного флота. Не будь Иванкевича, так сделал бы любой другой советский человек. Вспомните Кузьму Кондакова, простого парня — котельщика с верфи.

— Так я его и хотел обезвредить. Ведь это явный агент. Даже с повязкой.