Антология советского детектива-21. Компиляция. Книги 1-15

— А что, если и меня задержат жандармы? Что делать, если мне не удастся выбросить шнурок? — только эти два вопроса задал Шэн комиссару.

— Бойся тогда за себя, а донесение само о себе позаботится, — ответил товарищ Хван.

Он объяснил Шэну, что текст донесения зашифрован и что написана шифровка невидимыми чернилами.

— Но это еще не все, — продолжил товарищ Хван, помолчав. — Мне разрешили открыть тебе одну тайну — то, чего не знал отважный Таку, наш героической смертью погибший товарищ. Представляешь, что с случится с отснятой фотопленкой, если ее засветить? Правильно, проявляй не проявляй, все равно ничего не проявится. Вот так и с донесением, которое в шнурке. Нужно уметь его вытащить. Мы с тобою не знаем, как это сделать, и враги наши тоже не знают. Окажись твой шнурок у них в руках, извлекут из него они не шифровку, а чистую тряпочку. Потому-то я и говорю тебе: бойся за себя, а донесение само о себе позаботится…

Он совсем не китаец, он — кореец, комиссар их партизанского отряда товарищ Хван. Однако по-китайски говорит так, что заслушаешься.

По-китайски разговаривает с Шэном и товарищ Никоноров. И если закрыть глаза, можно подумать, что человек, беседующий с тобой по душам, настоящий китаец.

Зловеще шумят камыши, вымокший до нитки Шэн Чжи грызет ячменную лепешку и ждет, когда совершенно стемнеет.

Прежде он, Шэн, был исполнительным, послушным рабочим. Жил он в пригороде Мукдена, работал на заводе сельскохозяйственных машин, в сборочном цехе. Зарабатывал сносно и каждую неделю отдавал жене столько денег, что их вполне хватало на скромную жизнь всей семье.

Однажды директор завода, проходя через цех, задержался возле веялки, которую монтировал Шэн.

— В следующем месяце поедешь в деревню — бригадиром группы ремонтников, — сказал Шэну директор.

Это сулило дополнительные заработки, а значит, приближало время, когда Шэн наконец-то сможет осуществить давнюю свою мечту. Этой мечтой был собственный домик с огородом, в котором жена и дочки могли бы выращивать овощи и цветы.

Если так пойдет и дальше, думалось Шэну, то в следующем году можно будет купить клочок земли, а еще через год начать строиться.

Однако судьба распорядилась по-своему. К тому времени в Мукдене уже хозяйничали японцы. Оккупанты хватали людей прямо на улицах. Облавы следовали одна за другой. Аресты стали повседневным явлением. Порой достаточно было произнести неосторожно одно лишь слово, и китаец попадал в тюрьму как враждебный элемент.

Разве мог он, Шэн Чжи, смотреть спокойно на ужасы, которые творились у него на глазах?

Когда подошел к нему однажды давнишний дружок, механик с электростанции, и завел разговор о японцах, а потом, как бы между делом, намекнул, что у него есть возможность выйти на связь с партизанами, он, Шэн Чжи, не стал притворяться, что не понял намека.

— Надо подумать, какую помощь можем оказать партизанам мы, рабочие, — вот что ответил Шэн старому товарищу.

— У тебя золотые руки, Шэн, — сказал механик. — Они очень пригодились бы в одной подпольной оружейной мастерской.

Так Шэн стал помогать партизанам. Долго помогал. И вот однажды глухой ночью перед входной дверью перенаселенного дома, где в убогой квартирке на втором этаже ютилось семейство Чжи, взвизгнув тормозами, остановилась машина.

— Жандармерия, немедленно откройте! — донеслось с улицы.

— Беги, Шэн!.. Это за тобой! — вся как-то вдруг сжавшись, прошептала жена.

Он метнулся на кухню, распахнул створки окна и выпрыгнул в темный двор.

Было это год назад.

А вот теперь он, Шэн, вслушивается в зловещий шум камышей и, настороженно всматриваясь в ночную темноту, шепчет себе:

— Пора…

Да, пора — и будь что будет. Внутренне Шэн готов к любому повороту событии, но, если не произойдет самое худшее, будет так: ползком через болото, вплавь через реку, потом, выпрямившись в полный рост, с поднятыми руками Шэн решительно шагнет навстречу людям с пятиконечными звездочками на зеленых околышах фуражек.

— Здравствуйте, товарищи! Я — Шэн Чжи, меня знает товарищ Никоноров! — по-русски скажет Шэн советским пограничникам, и на глаза его навернутся слезы.

ГРОЗОВОЕ ЛЕТО

Над Москвой клубились грозовые облака. Человек с рубиновыми шпалами в петлицах гимнастерки цвета стали, с орденом Красного Знамени на груди сидел за двухтумбовым письменным столом. Перед ним лежала выборка из донесений с пограничных застав о провокационных действиях японо-маньчжурской солдатни на дальневосточной границе.

Вертя в длинных пальцах красный граненый карандаш, человек читал:

«В Посьетском районе, в полутора километрах северо-восточнее пограничного знака № 11, группа японо-маньчжурских солдат численностью в 30 человек перешла границу Союза ССР и засела в камнях. Заметив приближающийся советский пограничный дозор, японо-маньчжурские солдаты открыли по нему ружейно-пулеметный огонь…»

«Японский отряд численностью около одной роты, перейдя границу Союза ССР, произвел нападение на советский пограничный наряд у Рассыпной пади в Гродековском районе. Встретив, однако, должный отпор, японский отряд был вынужден удалиться на маньчжурскую территорию…»