Антология советского детектива-25. Компиляция. Книги 1-26

ДОМ Сахарова двумя черными окнами смотрел на Урсул.

Пирогов обогнал Козазаева, молча указал ему место у стены в метре от двери, приложил указательный палец к губам, потом негромко стукнул в окно. Раз, другой, третий. Наконец, в доме послышались шорохи, открылась и тотчас закрылась внутренняя дверь. Кто-то стоял в сенях и прислушивался.

Пирогов, нисколько не таясь, поднялся на дощатое крылечко, взялся за дверную ручку.

— Кого там нелегкая принесла? — спросил недовольный женский голос.

— Пирогов. Милиция.

— Чего надо ночью-то?

— Хозяин дома?

— И-и! Еще три дня уехал.

— Куда?

— Он и в былые годы не докладывал мне.

— Откройтесь на минутку!

— И-и! Много вас, кто по ночам нынче стучит. Почем знаю, милиция ты или еще кто.

Упрямство старухи начисто перечеркивало ее слова. Скорее всего, Сахаров сидел дома и направлял жену.

Не хотелось поднимать шум.

— Хорошо. Утром в почтовом ящике не забудьте взять повестку. Как вернется хозяин, пусть зайдет ко мне.

Сделав знак Козазаеву идти за ним, Корней Павлович сошел с крыльца, оглянулся. Павел стоял на месте и жестами показывал — уходи, я остаюсь здесь. Пирогов вмиг испытал к нему нежность, дал понять, что, сделав круг, вернется, и, сильно ухая сапогами, пошел прочь.

ПИРОГОВ уже выходил на параллельную Урсулу улицу, чтобы свернуть вправо и оказаться, на задах сахаровского огорода, когда со стороны реки раздался тревожный вскрик, заглушенный низким, как хлопок ладошками-лодочками, выстрелом.

И голос, и выстрел были так неожиданны, что Пирогов остановился будто вкопанный, не смея перевести дыхания.

Эхо звуков дважды коротко ткнулось в окраинные горы, и наступила тишина.

Очнувшись, Пирогов резко повернул кругом и помчался назад, рискуя вывернуть ноги на осклизлой дороге — снегу в селе выпало мало, застывшая слякоть хранила бесчисленные глубокие следы колес.

В конце переулка Пирогов нос к носу столкнулся с Козазаевым.

— Ушел, зараза, — тяжело дыша, Павел возбужденно озирался по сторонам. — Саданул из обреза и тягу. Я ж говорил, на крайность пойдет...

— Ты-то цел?

— Мазанул он.

— Из дому вышел?

— Со двора. Должно, в сарае есть теплый угол, он там и отсиживался до поры, пока не прояснится горизонт. А тут понял и на запасную позицию отошел.

— Эта запасная, Павел, та самая, последняя, в горах. Но где, ума не приложу. В какую сторону он побежал?

— Да сюда куда-то. Я за ним. Но разве угонишься — бегать-то он здоров. А я еще не окреп после госпиталя.

Не ожидал Пирогов такой прыти от Сахарова. Думал, готовился поломать копья на нем, а оно вон как обернулось.

Он посмотрел на Козазаева. Павел покусывал нижнюю губу.

— Ты что хочешь сказать?

— Да чего... Припоминаю, с детства не любил я Сахарова. Боялся, пожалуй. Глаз у него нехороший.

— А конкретней.

— Черт знает. Вроде мужик как мужик. В партизанах состоял. В гражданскую. Чуть не убили там: отряд их на засаду напоролся. Так, Сахаров с двумя мужиками в Урсул бросился. Он их и вынес.

— И часто он так спасался?

— С мужиками надо поговорить. Отец мой хорошо знал.

— Ты, Павел, найди мне пару мужиков, кто знает Сахарова с тех пор. Меня последнее время история занимать стала. Динозавры, бронтозавры, пещерные люди.

— А ты опять с подходом.

— Работа такая...

...В доме по-прежнему было темно, будто ни вскрик, ни звук выстрела не пробились сквозь окна, не коснулись ушей бодрствующей старухи.

Пирогов требовательно стукнул в дверь. Старуха не подавала признаков жизни, и это говорило о том, что она тоже прислушивается к происходящему на улице и пытается понять, ушел Сахаров или нет.

— Вот, старая стерва, — проворчал Козазаев. — Я думаю, надо на нее девчат твоих отрядить. Они по-свойски договорятся быстрей. Не мужское это дело — с бабами брехать. А? Буди своих.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ПОРУЧИВ трем сотрудницам доставить бабку Сахарову, Пирогов с Козазаевым вернулись в отдел.

— Скидай шинель, — сказал Корней Павлович, раздеваясь. — Мы сейчас печку затопим, чайку согреем.

Павел стащил с плеч шинель, подкинув, ловко поймал здоровой рукой вешалку.

— Какой чай-то? — спросил, цепляя петельку вешалки за толстый деревянный колок.

— Малина.

— Годится. А то я прочие травы в рот не беру. У меня от них в животе все переворачивается. А тут, — он провел рукой от горла к животу, — кол стоит.

Пирогов сложил в топку дрова, принялся щепать лучинки. Краем глаза он видел, как мечется, не находит места Павел. И правда получается — фронт фронтом, а дома, в мирной обстановке, помирать в расцвете сил ох как не хочется.

— Ты садись, посиди.

— Ничего, — Павел остановился было, но тут же стал метаться опять. — Столько дерьма насмотрелся за один день.

— Сердишься?

— Да нет. Думаю, будь наоборот, и я так сделал бы. А все-таки обидно, конечно...

Корней Павлович подождал, пока разгорятся дрова, взял из-за печи закопченный литровый чайник, долил из графина.

— А скажи, лейтенант, чтобы в милиции, ну... как ты, при звании быть, надо школу закончить?

— Желательно.

— Ты-то кончал?

— Командные курсы я кончал. На границе служил.