Антология советского детектива-26. Компиляция. Книги 1-21

— Простите, я не хотел касаться вашей технологии. К сожалению, я не знал хорошо и Живых, хотя видел его чаще, чем Кранца. Он помогал нам обеспечивать раненых продовольствием и был связан непосредственно с Константином Иннокентьевичем. Потом попал в облаву и был арестован приблизительно за месяц до ликвидации госпиталя. В целом это малопривлекательная фигура. Знаете, во время войны на поверхности иногда оказываются люди не подлинно мужественные, а, я бы сказал, лихие. Они могут проявить отвагу, но это зависит от обстоятельств. Если повезет, остаются ходить в храбрецах. Однако, попав в серьезный оборот, могут сломиться, По-моему, Федор из таких. Как почти каждый русский, он ненавидел оккупантов и старался нанести им возможный ущерб, но настоящего идейного стержня в нем не было. Отсюда и его трагедия. Не попадись Федор в гестапо, он остался бы обыкновенным человеком, нормальным. Но там его надломили. В итоге — алкоголизм и все остальное. Кстати, к вашей теории о том, что Кранц виделся с Живых. Не мог ли Живых убить Кранца?

— Живых?

— Да! Психологически это весьма вероятно. Ведь Кранц работал на немцев! Возможно, что он лично сыграл в судьбе Живых роль роковую. Отсюда стремление отомстить виновнику всех бедствий. А опустившийся, затуманенный наркотиком человек может выбрать только самое примитивное решение — удар ножом. По-моему, чтобы ударить человека финкой в спину на стадионе, нужно иметь ту самую лихость без достаточного интеллекта, о которой я говорил. Ну, как вам показалась моя версия?

— Психологически она привлекательна.

— Однако вас не убедила?

— Мне кажется, что если бы Кранц был человеком, погубившим Живых, он не пришел бы к нему в дом.

— Да, вы правы.

Профессор улыбнулся, согнав с лица усталость:

— Я дилетант, и вы легко нарушили мои построения. Прошу прощения, я постоянно забываю о том, что спрашивать должны вы и делать заключения тоже. Мое же дело — заготовка глины для ваших кирпичей. Уж извините привычку старшего учить молодежь.

— Что вы, Валентин Викентьевич! Ваша гипотеза интересна. Вы несомненно правы, когда считаете, что человек вроде Живых способен на убийство такого рода. Вообще-то это самая непонятная фигура. Оказалось, что он имеет определенное отношение к истории с вашим сейфом.

— Ого! Не слишком ли?

— Живых был знаком с Зайцевым, бывал в институтском доме.

— В нашем доме? — переспросил профессор.

— Да, в подъезде, где живут Хохлова и Устинов, только, кажется, этажом выше.

Филин улыбнулся:

— Надеюсь, мой сейф не ограблен?

Он вышел из-за стола и неожиданно для Мазина достал из сейфа бутылку коньяку.

— Не откажетесь? Прекрасно тонизирует. Я понимаю, что в служебное время… Однако рабочий день кончился.

И вынул две рюмки чешского стекла.

Мазин хотел запротестовать, но Филин покачал головой:

— Это великолепный армянский коньяк, и когда-нибудь в старости вы пожалеете, что отказались от него. Так зачем же предаваться сожалениям?

Он наполнил рюмки:

— За ваш успех, Игорь Николаевич! Когда вы пришли сюда впервые, скажу откровенно, вы мне не очень показались. Но сейчас я вижу: вы можете разобраться. Раскопать этакие авгиевы конюшни! Желаю вам от души успеха!

Они выпили.

— Между нами, выше Устинова живет редактор стенгазеты Коломийцев. И могу сказать уверенно: подозревайте любого, даже меня, но не тратьте время на Коломийцева. Если бы этот человек нашел полмиллиона на улице, он отнес бы деньги в стол находок. Это честнейший и наивнейший чудак. Да его все знают. Ведущий общественник…

— На меня он тоже произвел впечатление безобидное, однако…

— Всякое случается? Деньги исчезли бесследно, а чудес не бывает? Я уже говорил: сидящие в комнате, на мой взгляд, вне подозрений, как жена Цезаря. Даже Зайцев, которого я, по совести говоря, недолюбливаю.

— Почему?

— Затрудняюсь ответить. С ним знакома моя жена. Они вместе учились в автошколе. Он очень неряшлив. А у меня патологическая брезгливость к неряхам. Впрочем, скорее, во мне говорит естественная ревность старого мужа к молодому человеку.

Зазвонил телефон.

— Профессор Филин слушает. Ты, Диночка? Здесь? Хочешь подняться? Как тебе сказать… — Он прикрыл трубку ладонью и пояснил Игорю: — Моя жена. Она уезжает сегодня…

Игорь привстал:

— Я понимаю.

— Сидите! Мы подвезем вас. Моя машина в гараже, внизу… Диночка, — сказал профессор в трубку, — я жду тебя… Ах, не одна? Кто? Борис? Очень приятно. Здесь как раз его коллега, Игорь Николаевич.

Мазин удивился:

— Сосновский?

— Да, они встретились с Дианой Тимофеевной.

Они действительно встретились, причем в такой момент, когда Борису этого хотелось меньше всего.

— Что вы поглаживаете мою машину, как любимую девушку? — услышал он и вздрогнул, хотя никакой подозрительности в голосе Дианы не было. Говорила она весело и громко, покачивая сумкой с покупками.

— Диана Тимофеевна? Здравствуйте! Отличная машина и в превосходной форме. Завидую, потому что в душе автомобилист. «И вместо сердца — пламенный мотор», как сказал поэт, — замельтешил Сосновский, стараясь оправиться от смущения.

— Да что вы здесь делаете?