Антология советского детектива-26. Компиляция. Книги 1-21

Деньги Зайцев спрятал в заброшенном карьере. Они были завязаны в синюю клеенку. Он вытащил пакет из тайника, весьма примитивного, и положил в чемоданчик, который захватил из дому. Мы поднялись на шоссе и сели в машину.

— Посчитайте, — сказал он. — Здесь ровно…

И тут я увидел, как у него стекленеют глаза. Потом на губах появилась пена. Он пытался схватиться за меня, но я с отвращением сдвинулся, приоткрыв дверцу. У Зайцева начинался эпилептический припадок. Машина стояла на спуске. Впереди виднелся поворот. Столбики ограждения были сломаны: Зайцев изгибался на сиденье, кусая язык и цепляясь руками за баранку. Собрав все силы, я оттолкнул его, включил мотор и отпустил тормоз.

Это заняло секунды. Я даже не успел продумать все до конца. Только чувствовал: если Зайцева найдут под откосом с деньгами, он примет на себя и смерть Живых и хищение.

Но судьба есть судьба. Выскакивая, я не успел захлопнуть дверцу, и деньги попали в яму. Вместо окончания дела появились новые узлы и совпадения, вроде устиновского мундштука. Наверно, он выпал из кармана Зайцева, когда «Волга» летела под откос.

Игра против всех продолжается. Мной движет одно чувство — еще раз спастись!»

Мазин закрыл блокнот.

Павел Шестаков Рапорт инспектора

1

— Если вы хотите знать мое мнение…

Мазин и Трофимов переглянулись. Толя был замечательный парень, прямо ас за рулем, но, как и каждый человек, имел свои слабости, любил высказывать мысли, которые считал глубокими. Трофимов в таких случаях пытался отшутиться, Мазин же набирался терпения, мирясь с неизбежным.

— Сгораем в ожидании, Толя, — улыбнулся Трофимов.

Тот не уловил иронии, может быть потому, что обгонял мешавшего ему чересчур осмотрительного «частника».

— Мое мнение такое, что могло быть и хуже.

Ни Мазин, ни Трофимов разделить это мнение не могли, хотя и по разным причинам.

…Нападение произошло среди бела дня. Нагло и неожиданно. Около двух часов, во время обеденного перерыва, в научно-исследовательский институт, расположенный на одной из новых, многолюдных площадей, привезли деньги, обычную зарплату. Женщина-кассир и сопровождавший ее инженер-общественник отпустили у входа охрану и прошли на второй этаж, где находилась касса. Внезапно путь им преградили двое вооруженных людей. Один, в маске, закричал:

— Не сопротивляйтесь! Иначе — смерть!

И когда пожилая, без двух недель пенсионерка, кассирша тяжело осела на пол, схватившись за сердце, второй налетчик вырвал сумку с деньгами, и оба побежала из здания к стоявшей у входа машине, беспрепятственна проскочив мимо ошеломленных, перепуганных или ничего не понявших людей.

Машину в тот же вечер нашли на обочине дороги, ведущей в аэропорт. Принадлежала она некоему Горбунову и была угнана со стоянки у шахматного клуба. Машина была, естественно, пуста.

Ничего утешительного в этой неприятной истории Трофимов найти не мог.

— Полтора пуда денег увели, куда уж хуже! — нахмурился он.

Деньги, конечно, никто не взвешивал, просто ошарашенный общественник на вопрос, какую сумму привезли из банка, ответил растерянно: «Пуда полтора было». И эта оценка понравилась Трофимову.

— Деньги — дело наживное, — возразил Анатолий солидно, — главное, люди живы. А деньги найдем.

Трофимов хотел было напомнить ему басню Крылова о мухе, которая считала, что пашет вместе с волом, но сдержался.

И Мазин промолчал. Он подумал о неуправляемости зла, о том, что единожды возникшее зло не так-то просто остановить и что очень трудно предугадать, куда выбросит оно смертельные метастазы. Мазин всегда боялся зла и не верил в зло незначительное. Но разъяснить все это молодому, склонному к упрощению Анатолию сейчас, на ходу, было невозможно.

— Останови возле института, — попросил он.

Собственно, ехали они в больницу, чтобы повидать кассиршу, но Мазину захотелось еще раз, без помех и суеты, осмотреть то, что в протоколах именуется местом происшествия.

Что мог он увидеть после того, как все здесь было тщательно изучено и измерено, рассмотрено и снято на пленку? Обыкновенную площадь и обыкновенную, вливавшуюся в нее улицу, из тех, что есть теперь в каждом большом городе, от Москвы до самых до окраин. Их поносят эстеты и любят кинохроникеры. Действительно, на экране это всегда внушительно — поток машин на широкой магистрали, люди, устремившиеся в тоннель подземного перехода, и этажи над ними, этажи живые, сверкающие чисто вымытыми стеклами, и еще слепые, нарождающиеся, под стрелами высоких кранов. Жизнь, какой мы ее видим сегодня. Конечно, это не улица Росси, можно и повздыхать о несовершенствах, но Мазин хорошо помнил на этом месте глухую окраину и карьер в овраге, где добывали глину для кирпичного завода. Карьер находился на том самом склоне, где возвысился теперь институт. Склон не стали сравнивать, и потому главный вход под легким бетонным козырьком вел прямо во второй этаж.