Антология советского детектива-26. Компиляция. Книги 1-21

Дом Мазин нашел по номеру. Внешне он мало отличался от других, таких же кирпичных, под шифером или железом, домов, сменивших на окраинах после войны саманные хаты, обреченные временем и пострадавшие от боев — обыкновенный особнячок с телевизионной антенной над крышей. Однако пройдя от калитки до крыльца дорожкой, залитой шероховатым, прочным бетоном, Мазин заметил, что дом этот покрепче, подобротнее соседских Чувствовалось, что хозяева его строились основательно, и если и не слыхали известную английскую поговорку о доме-крепости, духом ее были проникнуты в самом прямом практическом смысле.

Открыла Мазину худая, небольшого роста, настороженная женщина, показавшаяся при неярком свете маленькой лампочки пожилой.

— К Ларисе вы? — переспросила она недоверчиво.

— Да.

— Лара ж тут не живет, — сказала женщина, глядя не на Мазина, а на свои мыльные руки, которые она вытирала фартуком. Похоже, она стирала.

Из приоткрытой двери в прихожую доносился стадионный гам. Мазин редко смотрел телевизионные спортивные передачи, считая себя вправе не понимать, почему его должен огорчать промах Третьяка или радовать неудачный маневр Эспозито. В конце концов, люди имеют достаточно и других поводов для волнений. Однако миллионы болельщиков следили в этот вечер за матчем, который представлялся им увлекательным и решающим, и с этим приходилось считаться.

— Кто там, мать? — послышался из комнаты голос, каким говорят обычно недоброжелательные к незваным гостям люди.

Женщина не нашлась что ответить.

— Да вы зайдите.

Он вошел в комнату и увидел человека, который смотрел хоккей. Одет тот был в старомодную полосатую пижаму, и, видимо, не случайно. Как сразу понял Мазин, в доме распоряжалась не мода, а целесообразная, не поддающаяся неустойчивым временным поветрия хозяйственная практичность. Мебель тут стояла прочная, без химического блеска, посуда за буфетными стеклами не искрилась модерновыми разводами — тарелки преобладали глубокие, стопки граненые, каких давно не выпускают. Из новшеств же признано было и допущено лишь проверенное, ставшее действительно необходимым: телевизор с большим экраном, где только что свалились в кучу размахивающие клюшками хоккеисты, и вместительный холодильник, выполнявший в гостиной роль одновременно полезную и эстетическую — прикрыт он был сверху вышитой накидочкой. Было в комнате прибрано, чисто, и несмотря на все приметы духа, который в разное время назывался то мещанским, то обывательским, а то и кулацким, и списывался в отживающие пережитки, именно отживанием здесь и не пахло, напротив, ясно было, что протекает в «крепости» своя, крепкая жизнь и сдаваться не собирается.

Это же написано было и на лице хозяина, мужчины, как говорится, средних лет, хотя лета эти отнюдь не «средние», а у каждого свои — у одного уже ясно обозначившийся закат, а о другом и не скажешь, что лучшие годы пробежали. Отец Ларисы принадлежал ко вторым. Выглядел он здоровым и сильным, крупное тело не бугрилось животом, волосы на круглой голове держались густо, только затылок был выстрижен под гигиенический полубокс, а цепкий взгляд серых, узко посаженных глаз не скрывал от собеседника, что хозяин привык сразу оценивать людей, составляя о них скорое и твердое, далеко не всегда лестное мнение.

Взгляд этот Мазин выдержал, хотя подобные «волевые» поединки не любил. Хозяин перевел глаза на жену.

— Они Лару спрашивают.

Это почтительно-патриархальное «они», робко произнесенное преждевременно увядшей женщиной — а именно такой оказалась при свете многоламповой тяжелой люстры мать Ларисы, — сказало Мазину многое о семье и доме, в который он попал.

— Та-ак, — протянул отец. — Допрыгалась шалава.

— Успокойтесь, — сказал Мазин. — Ничего страшного не случилось.

Необходимая эта фраза далась ему с трудом. Мазин любил точность и определенность, а в ней не было ни того, ни другого. Страшного произошло уже немало, вопрос заключался в том, имеет ли к этому страшному отношение Лариса, и какое, если имеет. Но он чувствовал, что многого от этих людей не узнает. И потому произнес дежурные успокоительные слова, которые, как и следовало ожидать, цели своей не достигли.

— А вы в каком звании будете? — спросил отец.

Мазин ответил.

— Вот видите. А говорите — ничего страшного! Если б ничего, участковый бы зашел или лейтенантика бы прислали.

Спорить не приходилось. Но и объяснять свои действия такому человеку было бесполезно.

— Чья эта монета? — спросил Мазин коротко, доставая брелок.

Отец взял монету, посмотрел так, как рассматривают вещи незнакомые, ответил не сразу.

— Ну, предположим, моя.

— Память о войне?

Он хмыкнул презрительно:

— Военная память у меня в грудях сидит. Осколок лекаря вытащить не смогли. А это что? Безделица. Откуда она у вас очутилась?

— Монету нашли в кармане у Крюкова.

— У Вовки-то? Что утоп?

— Да, у Владимира. Хотелось бы знать, как она у него оказалась?

— А я тут при чем? У него и спрашивайте.