Антология советского детектива-26. Компиляция. Книги 1-21

— Я, товарищ подполковник, дома спутал. Захожу в четвертый подъезд, поднимаюсь в лифте. Номер квартиры сестрин, но в двери глазок. А у сестры, вроде, не было. Ну, думаю, значит, зять поставил. Звоню. Сначала ничего. Я удивился. Должны они дома в это время быт. Еще раз позвонил. И тут слышу отчетливо, как пол заскрипел. А следом и глазок затемнился, это я точно заметил.

— Вы хотите сказать, что к двери подошел человек и посмотрел на вас?

— Так точно.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Да вроде и все. Подошел, посмотрел, но не открыл и не спросил ничего.

— Ушел?

— Нет, обратных шагов я не слыхал. Вроде он замер под дверью.

— Что же вы?

— Виноват, товарищ подполковник, в тот момент значения не придал. Просто понял, что ошибся я квартирой, и поехал вниз. Внизу смотрю, в самом деле, в соседний мне дом нужно. Отошел немного, слышу — кричат: «Человек разбился!». Но откуда мне было знать, что он из той самой квартиры!

— Этого вы, конечно, знать не могли, — согласился Мазин.

Действительно, Редькина опознали почти через час после смерти. Умер он сразу, и хотя ясно было, что упал с большой высоты, но пришлось обойти около тридцати квартир, пока кто-то из верхних жильцов, спустившись» не узнал его:

— Это ж из сто сорок третьей парень!

Не был зафиксирован и момент самоубийства, погода стояла туманная, вечерело, на пустыре за домом никого не оказалось, и труп на асфальте увидали первыми играющие в войну мальчишки, выскочившие из-за угла с криком:

— Бах-бах! Тебя убили, падай!

Таким образом, Редькин мог погибнуть и чуть позже того, как Милешкин звонил у дверей, и немного раньше. Второе предположение ниспровергало версию самоубийства. Это и Трофимов и Мазин, разумеется, сразу поняли, но Мазин решил спросить мнение и Милешкина.

— Какой же ваш вывод, товарищ младший сержант?

«Была не была!» — решился парень.

— Думаю, посторонний там находился.

— То есть, возможный убийца?

— Так точно, товарищ подполковник, — обрадовался Милешкин, приняв слова Мазина за поддержку. — Иначе зачем ему было от меня прятаться?

— Логично. Как же он покинул квартиру?

— Что проще, товарищ подполковник! Я ушел, на площадке пусто. Мог в лифте спуститься, мог пешком.

Звучало все это разумно.

— Как только я узнал, откуда этот Редькин, решил доложить.

— Правильно сделали. Спасибо. — И Мазин протянул руку покрасневшему от удовольствия Милешкину.

Но сам он удовольствия испытывал гораздо меньше. Проще всего объяснить эту сдержанность можно было бы тем, что показания Милешкина нарушили стройную сложившуюся версию, однако такой у Мазина, к сожалению, до сих пор не было, как и не было оснований сомневаться в правдивости младшего сержанта. Предположение, что Редькин был накануне смерти не один, что самоубийство его — ловкая инсценировка расчетливого преступника, нельзя было отвергать и потому, что и смерть Крюкова, на первый взгляд, воспринималась, как несчастный случай. И все-таки Мазин, полностью доверяя слуху Милешкина, уловившему осторожные шаги за запертой дверью, склонен был не делать из этого факта прямолинейного вывода, хотя и трудно было выставить убедительные аргументы «против».

— Твое мнение, Трофимыч? — спросил он помощника осторожно.

Но капитан в своей сценке тоже не торопился:

— Экспертиза. Игорь Николаевич, точного ответа нам не даст. Множественные переломы, внутренние кровоизлияния и прочие следствия падения, конечно, налицо. С другой стороны, могли оглушить парня чем-нибудь тяжелым, а потом столкнуть вниз.

— Могли. Но зачем? Кто?

Говоря это, Мазин понимал, что и для самоубийства У Редькина, с точки зрения разумного человека, оснований было меньше малого. Он хотел иметь диплом, быть «не хуже других», потому что, хоть и утверждаем мы, что всякий труд почетен, каждый понимает, что быть физиком-теоретиком почетнее, чем собирать по дворам винные бутылки, и немало людей убеждено, что числиться в инженерах приличнее, да и легче, чем закручивать гайки на конвейере. До теоретика Редькин бы не дорос. Был он ординарным учеником, «середняком», без увлечений и привязанности к точным дисциплина, хотя и стремился поступить в технический вуз. Однако до диплома и конторского места дотянуть, как и каждый, смог бы. Дважды сорвался. Переживал, несомненно, как и огромное большинство неудачников, но ведь проваливаются тысячи, а самоубийством покончить придет в голову разве что одному.