Антология советского детектива-30. Компиляция. Книги 1-20

По лестнице, шурша чувяками, катился Карачаев. Белые широкие рукава черкески метались в воздухе и два кинжала бряцали и гремели как в танце. Потом показались носы лакированных туфель, брюки в полоску мельчайшим зигзагом и облегающий плотную фигуру синий пиджак. Это спускался Язон Богданович Гукасов — величественный, седеющий брюнет. Гремя стеклянными бусами, бежала Леля в костюме одалиски и монументальный Нико в алой черкеске и бурке остановился на площадке лестницы, подпирая папахой свод.

— Чем прикажете потчевать, гости дорогие, — пришепетывая залепетала Леля, — для начала закуски, икорки, балычка, лососинки, из горячего — зубрик…

— Из восточной кухни — шашлык карский, крымский, гусарский, натуральный, чохохбили, осетрина на вертеле… — рокочущим басом вторил Карачаев.

— Кофе по-турецки, — категорически сказал Гукасов и снял шляпу. — А вы — господа?

— Разумеется, чтобы не засиживаться.

— Воля гостя — закон, — с трудом и скорбью выговорил Карачаев. Гукасов сел на тахту и снял перчатки. Мамонов вопросительно посмотрел на Лелю и она исчезла, гремя бусами и шурша желтыми, в изумрудных разводах, шальварами.

— Я нарочно настаивал на встрече в нейтральном месте, — веско сказал Мамонов, — в нашем деле нужна конспирация. Приходится кой-чему учиться у левых. Не правда ли, Язон Богданович?

— Минуточку, — вдруг залепетала из-за драпировок Леля. — Минуточку, какие ликеры — Шартрез, вер-ла-Тарагонь, Гранд-Марнье, Мандаринет?

— Безразлично, не пью. Мадам или мадемуазель?

Бусы загремели и затихли.

— На чем мы остановились, генерал? — спросил Гукасов.

— Прежде всего разрешите вам представить…

Печерский подошел. До сих пор он стоял в стороне, внимательно рассматривая оружие и ковры.

— Если не ошибаюсь, это и есть…

Мамонов кивнул головой и откашлялся.

— Садитесь, Михаил Николаевич. Буду краток, — заговорил он негромко и быстро. — Для того, чтобы победить врага, надо его изучить, говорим мы, стратеги. Мы учимся, понемногу учимся, мы учимся хотя бы у наших врагов. Точный анализ положения по ту сторону красного рубежа убедил нас в том, что общее недовольство населения, плюс осложнения во внешней и внутренней политике, плюс хозяйственные затруднения подготовили почву для возобновления активной борьбы на территории бывшей империи. В самом деле, анализируя настроения классов, в первую очередь интеллигенции, затем крестьянства, мы должны всемерно использовать интеллигенцию (Слушайте, Михаил Николаевич), буду краток. Невыносимый гнет плюс узкая нетерпимость большевиков сорвали намечавшийся было Бургфрид — гражданский мир между властью и интеллигенцией. И вам вот куда в первую очередь, Михаил Николаевич, надлежит обратить взор, отнюдь не отпугивая высокомерием и белой непримиримостью и прямолинейностью. Буду краток, — продолжал он, оглянувшись на Гукасова. — Крестьянство! Здесь, надо сказать прямо, туман рассеялся, гипноз не действует, крестьянство буквально тяготится данной ему землей. Я имел случай убедиться в чувствах моих крестьян, крестьян моей подмосковной. Эти наивные письма, приглашающие меня вернуться, трогают до слез. Симпатии населения теперь безусловно на нашей стороне. Буду краток. Пока я отделываюсь общими фразами, но существуют правила конспирации обязательные для всех. Мы учимся, понемногу учимся, но не будет нескромностью если я скажу, что у нас есть кадры по ту сторону красного рубежа, есть мужественные люди на которых можно опереться. В частности, например, человек, которого я назову «Серый». Мужественный, самоотверженный, полный сил и веры в победу единомышленник, наконец, у нас есть сильный союзник. Назову его… «Станислав»…

— Простите, — вдруг перебил Гукасов, — вы поймете, множество дел. Сегодня я обедаю в Сен Жермен у господина министра, вечером клуб, общественные дела… Никакой личной жизни…

— Мы полагаем, что настало время для активного, боевого выступления, — упавшим голосом сказал Мамонов.

— Его императорское высочество лестно отозвался о вас, генерал…

Мамонов оживился и положил руку на плечо Печерского.

— Михаил Николаевич, человек, о котором я вам уже докладывал…

— Что касается вас, молодой человек, — торопливо перебил Гукасов, — дай вам бог. Дело опасное, но благородное. Кто не рискует — не выигрывает, как говорят французы. Надо действовать, надо показать, как выражаетесь вы, генерал, что мы живы, что жив русский дух… — Он посмотрел на часы: — Мои соотечественники упрекают меня в том, что я, сохранивший благодаря своим способностям свой капитал, отказываю в помощи разным благотворительным организациям…

— Язон Богданович!.. — воскликнул Мамонов.

— Подождите, я — человек деловой. Беженцев много, я один. Я думаю, что каждый доллар, который я даю вам, генерал, вашей группе принесет пользу не отдельному человеку или, скажем, семейству, а всей нашей дорогой родине. Я прежде всего русский человек. С моими средствами я сам, мои дети и мои внуки могли бы спокойно жить… Но я исполняю свой гражданский долг, а вы исполняйте свой воинский… И мы будем молиться за вас, молодой человек…

Гукасов надел левую перчатку и встал.