Антология советского детектива-30. Компиляция. Книги 1-20

Супницу, очевидно, нашли, потому что больше вопросов не поступало. Никита взглянул на часы. Операция сервировки стола должна подходить к концу. Скоро появляться гостям.

Маринка вышла. Хотела сесть рядом. Никита искоса взглянул на нее.

— Шагом арш за пальто! И поролон за дверью возьми, постели. Сыро еще.

Девочка пошла послушно, оделась, взяла поролон, села рядом с Никитой.

Для своих двенадцати лет она была довольно высокая, с покатыми плечами и грубоватыми толстыми ножками. Невесть из каких веков взявшиеся почти татарские скулы, широко поставленные ясные голубые глаза и золотая толстая коса на зависть взрослым владелицам шиньонов.

Вадим прозвал девочку «краковской колбасой». В этом нелепом прозвище было что-то верное: Маринка — крепенькая, розовая, толстенькая.

Русская некрасавица — называла ее мать, и, хотя Никита сам думал, что Маринка вырастет не особо красивой, Галине он ревниво возражал.

Маринка родилась, когда Никите было двенадцать. Вадим учился, Галя только-только начинала работать, жили они небогато. Никита исправно нянчил девочку. Никите иногда казалось, что собственные дети не будут так дороги. Теперь он взрослый, а дети будут сопляки. А с Маринкой они были в общем-то на равных.

— Ты же сидишь на сыром, — придирчиво сказала Маринка. Она тоже считала, что они на равных, и всякий раз старалась подчеркнуть это Никите. — Кит, а на границу сходим?

«Границу», к вящему восторгу Клуба юных собаководов, при поддержке городских властей Никита устроил на пустыре за городом в первый же год после возвращения из погранвойск, где служил действительную. Вернее, это был не пустырь — от такого слова пахло печальным безлюдьем, — это была настоящая деревенская поляна за чертой города, где уже начинался синий на закате хвойный лес.

Местный клуб ДОСААФ мощно поддерживал «границу». Тут были устроены «секреты», вспахана, как положено, «контрольно-следовая полоса. «Границу» все улучшали и улучшали. Она наконец стала такая благоустроенная, что самый матерый нарушитель постеснялся бы ее перейти.

Тогда Никита только вернулся с настоящей границы и, как по человеку, скучал еще по своему Омару — «кобель, огромный, голова — три моих, семьдесят пять в холке». Ребята из клуба, пользуясь любым случаем, заставляли его вспоминать и рассказывать «эпизоды из боевой пограничной жизни».

Никита старательно вспоминал, истово рассказывал и наконец поймал себя на том, что рассказывает больше, чем на самом деле было.

Что у него там особенного было? Да, пожалуй, ничего, кроме чувства напряженной ответственности: ночь, собачьи уши, как локаторы, ветер, и птицы уже на той, не нашей земле, и вся страна — за его спиной.

В теперешней его милицейской, так сказать, жизни набралось бы уже побольше, без кавычек, боевых эпизодов. Но к милицейской его работе ребята относились без особого интереса. Их участковый инспектор. Подумаешь, большое дело.

О многом они, конечно, не знали и не должны были знать. Но все-таки Никита часто задумывался над их нелюбопытством и считал, что ребята должны больше интересоваться работой милиции. Задумываться перестал, когда Вадим заметил ему:

— А в этом твоя вина, между прочим. Ты их и должен заинтересовать.

— Какая же сегодня граница, Марина, — сказал Никита. — Скоро гости приедут. Завтра если только.

Он обнял девочку одной рукой, прижал к себе. Она засунула пальцы в короткие рукава прошлогоднего пальтишка, положила голову к нему на плечо. От волос ее пахло теплым, домашним.

— А тетя Ира приедет? — спросила Марина.

— Приедет. Куда ей деваться? Тетя Ира при нас. Вроде Ивана Федотовича.

— У Ивана Федотовича жена есть.

— Что толку? Жена-то чокнутая.

— Никита! — укоризненно произнесла Галя, Маринкина мать, Вадимова жена, не ко времени скрипнув дверью за их спинами. Теплое облачко вырвалось на крыльцо, запахло горячими пирогами. Никита шумно потянул носом и взглянул на часы.

— Выбирал бы ты выражения, — продолжала Галя. — Ты не думай, что это шик. Это в тебе еще детская болезнь играет. Вадим, когда в следователи выходил, первое время тоже без жаргона — ни на шаг.

— Никита не следователь, — ревниво поправила Марина. — Никита будет сыщик!

— Ух ты! — Никита похлопал Маринку по плечу. — Все равно, Маринка. Что эти следователи! Им поймай да приведи, тогда они, может быть, чего-нибудь и состряпают. Так или нет?

Смеясь, он повернул голову и заглянул в близкое Маринкино лицо. Но Маринке уже хотелось заступиться и за отца. Она не нашла что сказать, круглые, ясные глазки ее смотрели откровенно жалобно, а губы, со вкусом произнесшие шипящее слово «сыщик», так и остались напряженно раскрытыми, словно она показывала свои беленькие, широкие, как у зайчонка, резцы.

— Нет, как вам нравится? — спокойно подивилась Галя. — Только еще от тебя не хватало слышать хвалу угрозыску.

Галя прикрыла дверь. Вкусные запахи растаяли. Никита обернулся посмотреть, одета ли она. Лужи были еще зрячие, отражали легкие ветви и высокое небо, но воздух к вечеру заметно холодел.