Антология советского детектива-30. Компиляция. Книги 1-20

А девочки, между прочим, непрописанные живут? Непрописанные. Ну что это за разговор — что с пропиской тянут, что они не виноваты. Не прописаны, значит, виноваты. И между прочим, в любую минуту можно их из Подмосковья в двадцать четыре часа. Вот так.

Вика представить себе не могла, что за какую-нибудь минуту может так измениться лицо человека. Ей вспомнилось: лейтенант Закиров из угро как-то говорил, что Фузенкова панически боятся рецидивисты, хотя он сам никогда не допрашивает, а уж если случится вести дознание, то держит себя сдержанней и корректней любого следователя.

Фузенков, очевидно, забыл отпустить Вику. Он говорил сейчас со своим заместителем майором Несвитенко. Надеясь уличить самого себя в незнании района, уточнял, на чьей территории находится общежитие «Красной розы».

— На границе районов? — переспросил он. — Что значит на границе? Овраг там проходит. Знаю. Застроили, знаю. Дом-башня и три пятиэтажки. Да не гляди ты на карту, без карты знаю. У нас это общежитие. Заварухинское отделение. Участкового немедленно ко мне вместе с начальником отделения!

— А вы что ждете? — потирая ладонями виски, Фузенков взглянул на забытую им Вику. — Правильно сделали, что обратили внимание. С потерпевшей повели себя в целом правильно. Не надо было только обещать, что вещи найдут. Время упущено. Можем и не найти, и человека обманем дважды. Мы меньше, чем кто-нибудь, имеем право обманывать. Но в общем правильно. Идите.

Вика сбежала вниз, чувствуя себя нужной, бодрой, способной сделать если не все, то многое. А впрочем, почему же не все? Нечеловеческих задач перед ней служба не ставит, а для выполнения посильных нужна только воля. Волю — в кулак!

Она сбежала вниз по деревянной крашеной лестнице, устланной широкой дорожкой, похожей на домашний половичок. Когда мама была жива, свежевымытые полы всегда застилались половиками, воздух в доме становился чуть прохладным, и казалось, ни одна пылинка не затанцует в солнечных лучах, беспрепятственно проникавших в незавешенные окна. Занавесок мама не любила.

Мягко протопав по дорожке, Вика еще не успела подумать, что сегодня мама была бы ею довольна. Мама была громкоголосая, веселая и людей любила крепких, веселых. Ей надо бы жить долго-долго…

Мальчишка сидел так же каменно, не глядя на мать.

«Господи, шевельнулся ли он за эти четверть часа?» — подумала Вика, снова, помимо воли, ощущая неприязнь к здоровому парню, который, видимо, не имел и капли жалости к своей до истерики доведенной родительнице. Впрочем, женщина за это время пришла в себя, и, приглашая их войти, Вика подумала, что разговор пойдет в тонах более спокойных, чем можно было поначалу ожидать.

В комнате было тихо и солнечно. Цветущие бальзаминчики и гераньки, домовитый фикус, раскрытая клетчатая доска на маленьком столике. Шашки потертые, видно, что в них играют. На стенах плакаты по самбо и служебному собаководству. Стол инспектора поставлен немного боком, лишь бы не по-казенному…

Посоветовала сделать все именно так Евдокия Михеевна Северцева, самый, можно сказать, знаменитый по области инспектор ДКМ. Да и не только по области. Абы кому ордена Октябрьской Революции не дадут.

Евдокия Михеевна специально приезжала поглядеть, как обосновался самый молодой ее соратник. Комнату одобрила, но тут же строго предупредила:

— Не в том дело, как стол поставишь, а как работать будешь!

А Вике так мечталось как можно скорее добиться видимых результатов, чтоб ребята исправлялись, возвращались в школы либо работали, чтоб в конце кофейного цвета карточек на «трудных» выстраивались бы четко заполненные последние графы: «Снят с учета».

Вика усадила женщину и мальчика на диван, сама села за стол. Поскольку он стоял немножко боком, получалось не особенно официально. Как раз в меру. И пусть этот большой парень, который доводит до горя мать, не думает, что с ним будут тут только цацкаться. Он, по-видимому, из интеллигентной семьи, должен понимать, что надо вести себя посерьезней. Волю надо воспитывать.

— …у нас никогда ничего не пропадало, — рассказывала женщина. — У меня деньги всегда лежат в одном месте, все домашние знают, в гардеробе, на третьей полке, в белье. Лежало двести рублей, не одна копеечка. И вы можете себе представить — сотни нет!

— Я не крал! — громко проговорил мальчик.

Он и на диване сел поодаль от матери и сидел так же деревянно. По стойке «смирно» сидел, напряженно не глядя ни на мать, ни на Вику. На свету он казался еще бледнее, веснушки темными пятнышками выделялись на носу и на скулах.

— Сколько тебе лет? — спросила Вика, первый раз обращаясь непосредственно к мальчику. Он не был похож на разболтанного, уже осознавшего свою защищенность перед законом подрастающего хама, каких Вике приходилось встречать. Пожалуй, она была бы склонна даже позерить ему, если б не бессердечие его к матери.

— Четырнадцать. А какое это имеет отношение?..

Мальчик ответил, не поднимая головы, а потом резко вскинул голову и заглянул прямо в глаза Вике.