Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)

Все это по-житейски очень просто и открывает Раскольцеву возможность подумать, как бы подталкивает его под локоть к спасению…

Когда я вошел в кабинет, Раскольцев сидел за столом, что-то записывал в тетрадь. Не поднимая головы, он приказал:

— Садитесь!

Я сел на стул, поставленный сбоку стола для пациентов. Он поставил точку в конце фразы, поднял на меня глаза.

Обычно говорят, что глаза — это зеркало души. Но это действительно только в том случае, если у человека открытая душа. У Раскольцева глаза серые. Вообще, серый цвет обманчивый, хотя и немного у него оттенков. Словно бы туман у него в глазах, словно бы дым, и ничего сквозь него не видно. Спокоен и ровен. Профессиональные вопросы, профессиональные жесты…

Он высок и барствен, барствен по натуре, по скрытому чувству превосходства над другими, красив, хотя и немолод.

— Имя, возраст?

Перо зависло над бумагой.

Я окончательно решился; то, что мелькнуло при входе в кабинет лишь проблеском, теперь окрепло в решение.

— Дубровин Никита Алексеевич!

Он записал.

— Возраст?

— Пятьдесят шесть лет…

— Работаете?

— Работаю…

— Профессия?

— Полковник…

— Военнослужащий? В штатском?

— По условиям службы приходится в штатском…

Здесь бы ему и споткнуться, если бы его мысли в эту минуту работали в определенном направлении. Но его внимание скользнуло мимо моей оговорки о штатском.

— Курите?

— Трубку, доктор!

— Не глядя, сразу говорю, курить бросайте! Ничего не знаю! Если хотите у меня лечиться — сразу бросайте! Ночные работы? Нервы?

— Сейчас какие там нервы? И ночных работ нет. Все было, доктор… и по полторы пачки курил за ночь… Во время войны досталось!

— Всем, кто воевал, досталось. Ранения были?

— Ранений не было, но работа была сложной…

Потихоньку я его выводил на главный вопрос, выводил на свою новую задумку. Он глянул на меня из-под очков.

— Что-нибудь было особенным в вашей работе, что могло повлиять на ваше здоровье?..

— Наверное… Я много лет, доктор, провел в Германии… До войны… И во время войны…

— Простоте! Это по какой же линии во время войны?

— По нашей, доктор! На нелегальном положении.

— Зачем вы мне это говорите, пациент?

Ого! Легко и свободно, без усилия он принимает вызов!

— Это уже давно не тайна, доктор. Теперь я занимаюсь историей… А вот там, наверное, и закладывалась моя болезнь… Сердце болит, доктор!

— Там это могло быть! Там все могло быть! Страшная страна! Я тоже был во время войны в Германии. В плену!

— Сочувствую вам, доктор! Досталось, наверное?

— Кто вас ко мне рекомендовал?

Я назвал ему имя его давнего пациента.

— Ложитесь! — приказал он.

Я снял пиджак, рубашку и лег. К спине прикоснулся холодком стетоскоп. Выслушивал он внимательно. Должен отдать ему должное. Каждый жест обнаруживал в нем навыки специалиста. Он же отличный специалист! Зачем же ему вся эта пыль войны, этот Гусейнов, этот Шкаликов?

Он приподнял майку.

— О-о! — воскликнул он. — Германия?

Он увидел шрам на спине от пулевого ранения.

— Война, доктор! Партизанский отряд…

— Биография у вас, скажу я вам! Эпоха!

Он разрешил мне встать.

— Мы не думали об эпохе, доктор. Не правда ли? Жили как повелевала совесть.

— И горели как свечи, — поддержал он разговор. — Стеарин остался, а фитилька частенько не хватает… Сердце у вас пошаливает! Но имейте в виду, что сердце аппарат выносливый. Только убирать надо все лишнее. Пора отказаться от трубки. Коньяк?

— Коньяк, доктор…

— И от коньяка! Занятия историей не обременительны. Я тоже иногда мысленно возвращаюсь к прошлому… Нельзя сказать, что о фашистском плене написано мало… А вы знаете, не доходит до молодых… Рассказываю вот дочке, она верит… Как не верить! Но зрительно этого не представляет…

— Да, в стандарты здесь ничего не вгонишь. Может быть, я чем-нибудь помогу вам, доктор?

Решился уже совсем на прямой намек. Но легко, конечно, и объяснимо желание пациента чем-то помочь своему доктору. И уловил, уловил я в нем какое-то движение, какое-то метание чувств, беспокойство в мыслях при всей его сухости и сдержанности. Он сжал мне руку чуть повыше локтя и заговорил:

— Принимайте мои лекарства… Заглядывайте через недельку…

Мы раскланялись…

12

А теперь послушаем разговор доктора и Сальге. В аппаратной собралась вся группа, участвовавшая в операции: Василий, Сретенцев, Волоков…