Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11

Выигрывая время, Саша кинулся в обратную от автомобильного разворота сторону ― картофельным полем к Инвалидному рынку. Полуторка неистово взвыла, развернулась и помчалась за ним.

Саша успел добежать до рядов. Петляя между ними, он стремился к кирпичным палаткам, которых не сокрушить. Полуторка разломала один ряд, отодвинула другой, пошла на третий, мучительно ноя.

Саша стоял, прижавшись к глухой кирпичной стене. Мотор полуторки заглох. Подождав несколько секунд, Саша осторожно двинулся, скрываясь в окончательной тени палаточных крепостей.

Полуторка безжизненно стояла среди раскрошенных рядов. Быстрыми неуловимыми перебежками Саша приблизился к ней и замер. Тишина была всюду, тишина. Резким движением Саша распахнул дверцу. В кабине, упав головой на рулевое колесо, сидел человек. Саша осторожно тряхнул его за плечо, и он откинулся на сиденье. С ножом в горле лежал перед Сашей мертвый Пуха-Артур.

― Я же предупреждал тебя, Артур, ― грустно сказал Саша и нажал на клаксон. Машина пронзительно заплакала.

Саша спрыгнул на землю и, услышав трель далекого сторожевого свистка, зашагал к Кочновскому переулку.

― Да заходи ты, заходи! ― говорил Сергей. Он стоял на крыльце старого неказистого домика, по ночной прохладе зябко перебирая босыми ногами. Был он в белой рубашке и подштанниках ― в исподнем.

― Руки бы помыть, ― сказал Саша и двинулся в свет. Сергей вошел за ним в крохотную переднюю, увидел Сашину окровавленную руку и спросил спокойно:

― Ты кого-то убил?

― Меня чуть не убили, ― ответил Саша, заметив в углу подвесной рукомойник и таз под ним, потянулся туда и торопливо забренчал металлическим соском.

― Но ты убил того, кто хотел тебя убить?

― Нет! ― злорадно заорал Саша ― и потише: ― Полотенце где?

― Ну и слава богу! ― успокоился Сергей и, сняв с гвоздика висевшее перед Сашиным носом полотенце, протянул ему.

Саша вытер руки, попросил:

― Водки дай.

― От тебя и так несет.

― Водки дай!

Поняв, что спорить бесполезно, Сергей толкнул дверь в комнату.

Невеселый, но по-своему богатый посадский уют: буфет с темно-зелеными в пупырках стеклянными дверцами, громадный диван с надсаженной полочкой и зеркальцем, комод красного дерева, явно приобретенный по случаю, и массивный дубовый стол под зеленым в оборках абажуром.

Стоя у стола, их ждала сожительница Сергея Клава, одетая уже, прибранная.

― Готовь на стол, ― приказал ей Сергей. И Саше: ― Садись, рассказывай.

Сам стал неспешно одеваться. Саша рассказывал:

― В Шебашевском меня хотели машиной задавить. Сантиметров на пять промахнулись. Потом, как за зайцем, по всему Инвалидному рынку гонялись. Только там меня хрена догонишь. Когда они это поняли, машину бросили. А в машине паренька с ножом в горле. Шофера.

― Дела, ― констатировал уже одевшийся Сергей, следя, как Клава ставила на стол миску с капустой, стаканы, хлеб, бутылку водки.

― Да ты того паренька знать должен. Пухой кличут.

― Как же. Холуй Семеныча. ― Сергей в догадке вскинул голову. Семеныч?

― Вряд ли. Я его у "Астории" обрубил, а сам на попутке добрался.

― Ну, а если его машина поблизости ждала?

― Все может быть, ― согласился Саша. Помолчали.

Хас-Булат удалой!

Бедна сакля твоя!

― раздался вдруг сверху неверный, колеблющийся голос. Пели в мансарде, куда прямо из комнаты вела крутая лестница.

Песня звучала как волчий вой, вой смертельно раненного волка. И лихость в ней предсмертная была, и отчаяние, и надежда неизвестно на что, и забытье. Там, наверху, пел человек, потерявший все и выплескивающий в этой странной песне последнее свое человечье.

Саша, вскочив, отпрянул к стене, требовательно спросил:

― Кто там?

Сергей захохотал, засмеялась мелко и Клава.

― Клавдия, иди успокой его. ― Клава стала подниматься наверх, а Сергей объяснил: ― Батя ее там. Приехал сегодня с Болшева, ну и выпил лишнего. Заснул вроде, а теперь, видишь, проснулся.

― Всего-то я бояться стал. ― Саша жалко улыбнулся и вернулся к столу.

― Руки тебе оторвать за этот мешок с рисом! ― коротко сказал Сергей. Саша промолчал: говорить было нечего. Спустилась Клава.

― Прямо как ты, Саша, ― Сергей вилкой выдернул из непочатой бутылки залитую сургучом картонную пробку, налил стакан, протянул Клаве. ― Отнеси.

― А мне пить что-то расхотелось, ― признался Саша. Клава пошла наверх. Сергей проводил ее взглядом.

― Ты, верно, крупную шайку тронул, Сашок. Как ни охраняют пути, все равно чуть ли не каждую ночь грабят. Умело орудуют, нахально. На днях вагон американской тушенки, говорят, распотрошили. А ты понимаешь, что такое по сегодняшний день вагон тушенки? Надо полагать, и мешок твой с рисом ― оттуда. В милицию обратиться надо.

Саша поднял голову, криво усмехнулся.

― То-то и оно, ― продолжил Сергей. ― Замазался ты.

― Артура жалко, ― вдруг сказал Саша.

― Какого еще Артура? ― раздраженно удивился Сергей. ― Ты себя жалей, Сашок.

― Его папа с мамой Артуром назвали. А на рынке он под кликухой ходил. Ай ты Пуха, Пуха!

― Еще тебе кого жалко? Может, Семеныча? ― ядовито поинтересовался Сергей.

― Нет, Семеныча мне не жалко, ― рассеянно ответил Саша.