Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11

«Вот что, Митя, — сказала сыну, — ты играй с сестренкой, а я сейчас...»

Идет Ирина по улице, решительная и гордая, на голове корона из белых кос, как туго сплетенный лен. С ней каждый здоровается, и каждому она приветливо отвечает, словно на сердце не боль и горечь — майский мед. Вот и колхозный гараж. Машину Мирона увидела издали. Из-под нее торчали кованые башмаки. «Доброго здоровья», — поздоровалась Ирина. Мирон выполз из-под кузова, вытер ветошью руки. Подумал: «Будет ругать, зачем Балагуру о ее жизни с Кривенко рассказал, когда его из города вез». Но Ирина спросила: «Когда едешь в Синевец?» — «Утром, в восемь. А что?» Оглянулась — никого нет. «Порожняком едешь?» — «Оттуда должен комбикорм привезти». — «Вот и хорошо. Заезжай за мной...»

Рассказала Мирону о своем намерении уехать из Орявчика и попросила: «Смотри не разболтай...»

Телефонный звонок прервал рассказ Пасульского. Кушнирчук говорила отрывистыми фразами:

— Что же делать? Может быть, вызвать областных специалистов?.. Делайте все, чтобы выздоровел...

Положила трубку.

— Балагуру стало хуже.

— Жаль, — огорчился Пасульский. И вернулся к своему рассказу.

На следующий день чуть свет Павел ушел из дома. А ровно в восемь у двора остановилась машина. Мирон, не выключая мотора, быстро погрузил вещи. Вскоре все было готово. Ирина с детьми и небогатыми пожитками покинула Орявчик...

Было воскресенье. Солнце протянуло от окна к кровати медные нити лучей. Прячась от него, Павел подвинулся ближе к стене. С тех пор, как Ирина бросила его, в хате хоть вой — тихо, пусто. А ведь было же: подойдет Ирина, скажет слово-другое, пролепечет непонятное дочь... Да и тот желторотый все трещал: «Вы не мой папа... Мама, дядька Павел опять пьяный...»

Две недели сидел в хате, словно крот, — стыдно было глаза людям показать после отстранения от работы на ферме. Зашел к нему председатель колхоза и ругал и совестил: «Для чего же, Павел, мы тебя на курсах учили?..» Но словом Кривенко не проймешь. Председатель предложил: «Иди ездовым». Дал время подумать. Павел думал сутки — и согласился.

Работа выгодная: тому мешок муки подбросишь с мельницы; тот зовет дров из леса привезти; кому-то огород нужно вспахать, удобрение завезти... Работы — только успевай. И каждый раз звонкая копейка в кармане. Для себя Павел не просил: «Кони работали — овса заработали». Или: «Дышло сломалось — новое нужно». Но никто и не ждал, что Кривенко сделает что-то даром. Клали ему в карман трояк или пятерку, угощали и кормили — один же, кто ему сварит. А если когда и проходил день без калыма, тогда Павел заходил в сельский буфет, брал буханку хлеба, банку рыбных консервов, бутылку вина и шел в свой пустой, неприветливый дом.

Как-то вывозил с фермы перепрелый силос. Подошла Гафия Нитка — подменная доярка.

«Вчера твою видела».

Он оперся о вилы, воткнутые в силос, широко расставил ноги и всем телом подался вперед. Не поверил:

«Обозналась ты, Гафия».

«И говорила с ней...»

«Шутки шутишь?»

«Чтоб меня гром убил!»

И Нитка рассказала, как ездила в областной центр и встретилась с Ириной: та в универмаге пальто покупала, красивое такое — пушистый воротник, на рукавах меховые нашивки.

«И где же она остановилась?» — спросил.

«В Синевце... Сказала, что получила квартиру, работает и хорошо зарабатывает. Марьянка в яслях, Митя в школу ходит... И одета по-городскому. По всему видно, в Орявчик не собирается».

Кони вдруг тронули с места.

«Тпру-у-у! Бесовы души!»

«Я завела разговор о тебе, Павел, — слушать не захотела. Да не переживай... Я смотрю — человек ты хороший. И теперь везде успеваешь: в колхозе нормы выполняешь и, кроме зарплаты, копейку имеешь. Да я, когда услышала, что она тебя бросила, не поверила: где лучшего мужа найдешь? Дура! Дмитрий ее возненавидел. Ирине бы сидеть, заботиться о тебе. Так нет: от Дмитрия к тебе, от тебя — кто знает к кому...»

«Может, она с Дмитрием?»

«Одна!.. Даже не знает, где он. Сказала, что никогда никого не подпустит к себе... И кто на нее с двумя детьми позарится? Приютил ты ее в тяжелую минуту, открыл перед нею двери, а она, видишь, как отблагодарила... Недаром говорят: черную душу мылом не отмоешь...»

Кони опять тронули. Павел, сгоняя злость, сердито огрел батогом одного, другого. Воз заскрипел, покатился...

Разговор с Гафией долго не выходил у Павла из головы, и он поехал в Синевец. Раздобыл адрес Ирины, ходил вокруг дома, высматривал среди детей Марьянку и Митю, вглядывался в каждую женщину, надеясь увидеть Ирину. Был уверен, что она обрадуется ему: Балагур не простил измены, и ей некуда податься.

Уже зажглись фонари, а Павел все еще был на Летней улице возле дома номер восемь. Наконец вошел в подъезд, постучал в свежепокрашенную дверь, над которой сипела маленькая табличка с белыми цифрами 17.

«Кто там?» — послышался знакомый голос.

«Открой, Иринка», — сказал жалобно, просительно.

Ирина не узнала Павла по голосу. К ней вечерами редко кто заходил. Синевец — не Орявчик, где друг друга знают не только в лицо, но и по имени-отчеству величают.