― А теперь ― следочки, отпечаточки, спичечки, окурочки. Лидия Сергеевна, ваше дело. И пощелкайте. ― Смирнов выпрямился, отошел к районным, закурил и спросил из вежливости: ― Как дела, бойцы невидимого фронта?
― Зашиваемся, ― за всех ответил следователь.
― Нашел, ― лениво сообщил Роман и подошел к Болошевой. Лидия Сергеевна взяла с его раскрытой ладони гильзу, осмотрела ее мельком, подкинула вверх, поймала и сообщила всем:
― "Вальтер".
Она открыла вой чемодан, в маленький конвертик упрятала гильзу, уложила конвертик в положенное отделение, из другого отделения вынула "лейку" и приступила к фотографированию.
― Когда его, Митрич? ― обратился к врачу Смирнов.
― Вчера вечером, скорее всего. После вскрытия скажу точно.
― Лидия Сергеевна, мы вам не нужны?
― Нет, нет, Сашенька, идите в машину, грейтесь. А мне, если что, ребятки помогут. ― Лидия Сергеевна оторвалась от видоискателя, ласково посмотрела на районных. Те с готовностью покивали. Тотчас она воспользовалась. ― Тогда положите его в исходную.
― Мартышкин труд, ни хрена она не найдет после такого половодья. Следы оплыли, окурки раскисли. ― Смирнов достал пачку "Беломора", закурил. ― Рома, как приедем, дело то складское подними. Там, по-моему, компания была многолюдная.
― Банда, ― поправил его Казарян.
― Да какая там банда! Шайка-лейка, хевра, одним словом. Банда у Скорина в январе была, Митинская. Вот это банда.
Курили, Казарян виртуозно посвистывал "Гоп со смыком".
Подошла Болошева, ей помогли взобраться. Тоже закурила. Потом повторила то, что сказал Смирнов.
― Мартышкин труд. Следы оплыли, окурок нужный раскис до безобразия. Хотя один следок любопытный я зарегистрировала.
― Поехали домой? ― предложил Андрей Дмитриевич.
― Домой! ― злобно пробурчал Александр. ― Дом-то мой ― вот он, рукой подать. А нам в присутствие ехать надо, Витеньку Ящика колоть, пока он теплый.
Большой Коптевский, Красноармейская, у стадиона "Динамо" вывернули на Ленинградское шоссе, у Пушкинской свернули на бульвары. Вот и Петровка, дом родной, и огни во всех окнах родного дома. Незаметно, по-весеннему быстро стемнело.
В его кабинете Ларионов продолжал допрос несчастного Витеньки. Похмельный Витенька потел, маялся.
― Устал, Сережа? ― осведомился у Ларионова Александр. Тот не успел ответить ― встрял в разговор Ящик:
― Это я устал, кончайте мотать!
― Здесь ты не устал, Витенька, здесь ты слегка утомился. Уставать будешь в зоне лагеря особо строгого режима. ― Смирнов сел на свое место, которое освободил Ларионов, устроился поудобнее. ― Ты можешь отдыхать, Сережа. Только скажи, на чем остановились.
― Да все на том же, Александр Иванович.
― Дурак ты, Ященков, ― с сожалением констатировал Смирнов.
― Не дурее некоторых, ― Витенька ощетинился, глядя на Александра гордым глазом. ― Мне перо в бок получать ни к чему.
― Эге! ― обрадовался Александр. ― Уже кое-какие сдвиги.
― Вокруг, да около пока, ― пояснил Ларионов. Он не ушел, скромно сел на стул у стены. Смирнов выбрался из-за стола, подошел к Ященкову, взял за грудки, рывком поднял.
― Бить будете? ― весело осведомился Витенька.
На это ничего не ответил майор Смирнов, не счел нужным отвечать. Он смотрел в мутные, в похмельных жилках Витенькины глаза.
Вместе со мной моли бога, мразь, чтобы фронтовик тот выжил! Он четыре года от звонка до звонка, под пулями, он тебе, подонок, жизнь вручил, а ты его ― в ножи!
― Это не я, это не я! ― Ященков скуксился лицом, заплакал, Александр кинул его на стул, вернулся на свое место.
― Жена потерпевшего в больнице дежурит, ― дал справку Ларионов. Неудобно, конечно, но мы ее побеспокоим и проведем опознание. Она опознает тебя, Ященков, она довольно точно описала тебя в предварительных показаниях.
Витенька плакал.
― Где Сеня-пограничник отлеживается, Ященков? ― тихо спросил Александр.
Витенька пошмыгал носом, убрал слезы с соплями, повернул голову к стене, сказал полушепотом:
― На Оленьих прудах.
― У Косого? ― уточнил Ларионов. Витенька пожал плечами ― не отрицал и не подтверждал, думайте, что хотите.
― У Косого, значит. ― Смирнов встал. ― Ты, Ященков, подумай в камере, а мы на Оленьи поедем. В твоих интересах завтра заговорить всерьез.
Поехали втроем. Смирнов, Ларионов, Казарян, которого оторвали от бумаг. Новенькая "Победа" бежала быстро. У парка Сокольники свернули. По булыжникам, по трамвайным путям допрыгали до прудов. Машину оставили метров за сто до лодочной базы.
На лодочной базе служил сторожем старый греховник Косой. И жил здесь же, в комнате при базе.
Ларионов остался у калитки, Казарян перекрыл тропку к замерзшему еще пруду, а Смирнов отправился в гости. Постоял немного на крыльце, потом осторожно постучал в хлипкую дверь.
― Кто там? ― спросил нарочито старческий голос.
― Свои, Федор Матвеевич, свои, ― негромко сказал Александр и вежливо пояснил: ― Смирнов из МУРа.
Федор Матвеевич тотчас открыл дверь.
― Здравствуйте, Александр Иванович, ― приветствовал он Смирнова. Рад был этой встрече Косой, оттого и улыбался умильно.
― Сеня-пограничник у тебя?
― Раз вы за ним пришли, значит, у меня.
― Что ж не шумит?
― Бухой вусмерть.
― Тогда веди.