Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11

― Доказать это можешь?

― Шутя-играя.

― Мальчонку, значит, прихватил, ― без труда сообразила Евдокия Григорьевна. ― Если Колька на убийство пошел, сдам я тебе его, милиционер.

― Зовите меня проще. К примеру ― Роман Суренович. Когда Самсонов вас навещает?

― Через два дня на третий. Был вчера, но вчера почты ему не было.

― Это я знаю. Бывает днем, вечером?

― Днем я работаю. Вечером. Часов в восемь-девять. Как же этот дурак в такое дело влез?

― Как дураки влезают ― по глупости. Маловероятно, но, может быть, знаете: где его хата сейчас?

― Не знаю. Господи, какой идиот! ― Она села наконец, от окурка прикурила целую папиросу.

― Я понимаю, всякое бывает. С уголовниками ― ладно, но связаться с уголовником-дегенератом!.. Как вы могли, умная женщина?

― Племянник. Сын сестры моей несчастной.

― Вы не будете возражать, если послезавтра придут сюда два молодых человека и вместе с вами подождут вашего племянника?

― Не буду.

― Тогда я пойду. Извините за беспокойство, Евдокия Григорьевна. Казарян встал. Встала и Евдокия Григорьевна. ― Нескромный вопрос: судя по ясности мышления и жесткости решений, вы ― медицинский работник?

― Хирургическая сестра, ― ответила Евдокия Григорьевна, и они улыбнулись друг другу.

Сергей Ларионов пил пиво в пивном зале номер три. Во втором его отсеке, который отделяли от первого три ступеньки вниз, он пил уже третью кружку, потому что шел уже второй час его пребывания здесь. Ждал. А ждать в пивном зале необременительно: тяни потихоньку пиво, хрусти раками и разглядывай публику.

Он пришел. Он пришел и остановился на первой ступеньке, оглядывая зал и выбирая место. За ним остановился услужливый официант с тремя полными кружками пива в правой руке и тарелкой раков в левой. Куда же ему сесть?.. Сиреневые брючки, светло-серый буклевый пиджак, ярко-красные башмаки на толстом, причудливо изрезанном каучуке. К стилягам? Падающая походка на расслабленных ногах, окурок, неизвестно как державшийся на губе, локти, прижатые к торсу, руки, готовые на все... К уголовникам?.. Мечтательный взгляд поверх голов, в суть мироздания, в никуда. К поэтам?

Ларионов усмехнулся, встал, оставив на мраморе червонец и, не заметив карточного каталу Вадика Гладышева по кличке Клок, направился к выходу.

В кинотеатре "Новости дня", на непрерывке, целыми днями хоронили Иосифа Виссарионовича. Человек десять-пятнадцать из зала наблюдали, как это делали миллионы.

Ларионов сел с краешка второго ряда и стал смотреть на с трудом сдерживающего слезы, слегка заикающегося Вячеслава Михайловича Молотова, произносившего речь.

Клок явился, когда Сталина хоронили в третий раз. Он комфортно уселся в первом ряду, посмотрел-посмотрел кино и вышел боковым выходом. Вышел и Ларионов.

Походили переулочками, выбирая место. Клок впереди, Ларионов сзади. Не доходя Патриарших, Клок нашел подходящий дворик.

Серело ― начинался вечер. В оконцах загорались электрические лампочки. Уселись на низенькой старушечьей скамеечке, запахнули пальтуганы, подняли воротники ― сыро, знобко. Не здравствуй, не прощай, словно в продолжение долгого разговора, Клок начал:

― Когда его хоронили, я с Гришкой Копеечником в "Советский" заскочил погреться. Вошли в зал ― аж страшно стало, мы ― единственные. У стен, как вороны, официанты неподвижные, у эстрады ― лабухи кружком. И все молчат.

Заказали мы парочку "Двина", икры, стерлядки заливной ― будто в пост. Понтель нас быстренько обслужил ― и опять к стенке, горевать. Выпили по первой, по второй, побеседовать захотелось. Позвали ударника из оркестра, поднесли. Выпил он, закусывать не стал. И к своим удалился, для дальнейших переживаний.

― К чему это ты мне, Вадик, рассказываешь? ― поинтересовался Ларионов.

― Сажать теперь будут по-старому или по-новому?

― По УПК, Вадик, опять же по УПК.

― По-старому, значит. ― И без перехода. ― Зачем понадобился?

― О правиле в последнее время не слыхал? ― очень просто спросил Ларионов.

― Ну Алексеевич, ты даешь! ― восхитился Вадик.

― Я не даю, я спрашиваю.

― А я не отвечаю.

― Зря.

― Алексеевич, не дави, ― попросил Вадик.

― Выхода нет.

Помолчали. Вадик рассматривал свои восхитительные башмаки. Наконец оторвал взор от ярко-красного чуда.

― Я тебе, Алексеевич, не помогаю, скажи?! Все, что тебе надо, в ключе несу. А сегодня ― один сказ. Я хевру сдавать не буду.

― Ты ее уже сдал, Вадик.

― Вам виднее, ― перешел на официальное "вы" Вадик.

― Хевра-то, по меховому делу?

― По меховому или еще по какому, мне что за дело. Знаю, собиралось правило, и все.

― Правило это убийство определило, Вадик.

― Поэтому я и кончик тебе дал.

― Кончик ты мне дал не потому, ― грубо возразил Ларионов. ― Кончик ты мне дал, потому что ты у меня на крючке. И не забывай об этом.

― У тебя забудешь! ― в злобном восхищении отметил Вадик.

А Смирнов решил навестить Костю Крюкова, благо жили в одном доме. Прямо с работы, не заходя к себе, Александр ткнулся в шестую дверь налево.

Константин был занят серьезным делом: из рук кормил огромного голубя-почтаря. Почтарь клевал из Костиной ладони с необыкновенной быстротой и жадностью.

― Ты что птицу портишь? ― от порога удивился Смирнов.