Антология советского детектива-4

– Один час и двадцать минут, – с баварской приставкой «и» сообщил кондуктор.

– Мы поедем с вами. Так давно не были в Розенхейме, хотим подышать его воздухом, – сказал Павел.

Кондуктора позабавила расточительность странных пассажиров, но он промолчал. Еще не наступило время пика, не встало солнце, какое ему дело до того, что троим чудакам вдруг взбрело в голову тащиться по опостылевшим розенхеймовским окраинам.

Вагончик катил и катил, делая короткие остановки. Он нырял в тоннели улочек, сдавленных каменными домами, чугунными оградами. На воротах мелькали бронзовые дощечки. На них указывался точный адрес и имя владельца, отчеканенное готическим шрифтом. На табличке непременный орел. Он как бы символизировал верность владельца великогерманскому рейху. Трамвай пересекал и дубовые рощи с горками компостов из прошлогодних листьев, с вязанками сучьев, изрубленных на мелкие полешки величиной с карандаш. Лишь раз он выскочил на роскошную Мариенплац, выложенную в давние времена гранитной брусчаткой, лилипутиком прошмыгнул мимо потемневших от старости островерхих громад и, взвизгнув на крутом повороте, снова нырнул в район небольших домиков с парками и сквериками.

Когда трамвайчик остановился на привокзальной площади, подошел берлинский экспресс. Толпа пассажиров бросилась к трамваю на посадку, как ландскнехты на приступ. Работая локтями и задами, люди рванулись в вагон и вмиг рассеяли сонную идиллию, что царила здесь несколько минут назад. Это были первые из тех, кого война сдвинула с насиженных мест в поисках более сытой и менее опасной жизни в глубинке рейха. Розенхейм еще не подвергался бомбежкам.

Павел, Нина и Йошка сошли на своей остановке. Максимилианштрассе оказалась сравнительно широкой улицей с зеленым бульваром посередине, на аллеях которого стояли белые скамейки и возле них бетонные урны для мусора и окурков. Прошли несколько домов из того же темно-коричневого глянцевитого кирпича и наткнулись на калитку с надписью на бронзовой начищенной дощечке: «Пансион И. Штефи».

Павел нажал на кнопку звонка. Тут же появилась девушка в белом переднике с кружевной наколкой на пепельных кудряшках. Она любезно осведомилась, что нужно господам. По акценту Павел определил: девушка либо полька, либо чешка.

– Доложите фрау Штефи, что приехал друг ее сына Артура с письмом и подарком от него, – сказал он, оглядев большой сад, внутри которого белела двухэтажная вилла.

Не прошло и минуты, как на дорожке из мелкого гравия показалась высокая женщина лет шестидесяти в глухом черном платье.

– Это вы? – спросила она, оглядывая Павла большими влажными глазами, словно отыскивая в его лице одинаковые черты с сыном.

– Это я, – произнес Павел.

Женщина продолжала смотреть на него сквозь прутья ограды, не двигаясь. Потом спохватилась, запричитала, распахивая калитку:

– Простите, простите, я просто растерялась: от Артура так давно не было вестей.

Фрау Штефи, суетясь, повела гостей к дому, попыталась отобрать кофр у Нины, чтобы ей помочь, но та учтиво отказалась от помощи. Идя впереди и оглядываясь на Павла, фрау Штефи продолжала говорить:

– Я уже боялась думать, боялась разговаривать об Артуре с Францем…

Когда вещи внесли в просторную прихожую на первом этаже, Павел вынул из кармана письмо.

Фрау Штефи приказала служанке принести очки, распечатала конверт. Читала она долго, то и дело вытирая глаза кончиком кружевного платка. К концу письма глаза ее высохли, и она, высокочтимая немецкая мать, с неожиданным вдохновением вдруг произнесла фразу, которая смутила не только Павла, но и привыкшего ко всему Йошку:

– Я горжусь моим младшим. Он сражается за фюрера!

…Позднее, когда будет пылать Берлин, отравится в своем бункере Гитлер, Павел еще увидит таких матерей, с фанатичной страстью посылавших своих незрелых четырнадцатилетних сыновей на смерть в «жертву фюреру», – и не удивится. Но сейчас такая женщина предстала перед ним впервые, и он на какое-то мгновение лишился голоса.

Йошка, кашлянув, стал открывать чемодан, где лежал приготовленный подарок – небольшой медальон ручной работы с прядью сыновних волос. Павел же, очнувшись, достал из бумажника фотоснимок, сделанный немецкой камерой и отпечатанный на трофейной «агфавской» бумаге. На нем был изображен улыбающийся Артур в егерском мундире и кепи. Лишь Павел знал, что снимали-то его у сугробов, наметенных за бараком лагеря военнопленных в Красногорске.

Возбудившись от подарка, письма и снимка, фрау Штефи решила по-своему отблагодарить нежданных гостей:

– Артур просит на некоторое время приютить вас. Я буду рада угодить друзьям моего сына, велю приготовить вам комнаты во флигеле, в саду.

– Если это будет стоить не так дорого, – согласился Павел.

– Зато вы будете чувствовать себя там вполне свободно и сможете готовить пищу сами. У меня, к сожалению, еда по нынешним временам весьма скромная.

– В пансионе много жильцов?

– Проживают старший сын с невесткой, служанка, двое инвалидов и на мансарде инженер из Мюнхена.

– Какие требуются формальности для прописки?

– Вы должны сделать отметку о жительстве в полицейском управлении.