Антология советского детектива-4

Архипов между тем, порывшись в столе, вдруг выложил на стол сразу несколько фотографий. Сальге на аэродроме. Нейхольд на аэровокзале. Гамузов во всех видах по дороге к машине. Сальге и Гамузов у машины.

Можно было считать, что первый торг с самим собой Габо закончил. Решился что–то нам приоткрыть. Пока самую малость. Отстраняя от себя Сальге, он отдавал нам Нейхольда. И только. Рыдая, каясь, он признавался в валютных сделках с Нейхольдом. Нейхольд скупал валюту у своих коллег и перепродавал Габо… Один конец. Другой конец сделки уходил на юг… Посыпались имена и адреса. Возникало новое ответвление в деле, но к нашим вопросам оно отношения не имело. Важно было, что Габо назвал Нейхольда — мы получили возможность пригласить его к себе как свидетеля через консула его страны.

Показания Габо давали основание к привлечению Нейхольда к уголовной ответственности за валютные сделки.

Отступлений от стандарта в таких случаях ждать не приходилось. Нейхольд начал с бурного возмущения, угроз протестовать, с полного отрицания своих связей с Габо.

Габо опять, как сентиментальный разбойник, рыдая и кляня все на свете, отдавал нам Нейхольда. Он называл места их конспиративных встреч, телефоны Нейхольда, перечислял сделки, называя и суммы сделок. Нейхольд на очной ставке с трудом отбивался от его атак…

А между тем работала наша служба, выясняя точнее личность Габо. Наши товарищи имели его документы, фотографии и отпечатки пальцев. Решили всё отпечатки пальцев. Оказалось, что на Габо… Нет, не на Габо! Как у каждого оборотня, у него было не одно имя, В карательном батальоне «Бергман», сформированном фашистским командованием на Кавказе, он значился под именем Иоганна Муслима оглы. Наши войска, выбив захватчиков из Краснодара, захватили архивы одного из штабов этого батальона. В архиве было обнаружено досье взводного командира Иоганна Муслима оглы. С его фотографией, с отпечатками пальцев и аккуратными записями его деяний. По порыжевшей фотографии офицерика карательного батальона трудно было бы найти человека. Прошло более двух десятков лет. Тогда он был молод; вились у него, свисая на лоб, черные кудри; жестокий взгляд. Фотография порыжела, а оригинал слинял. Он расползся, обрюзг, полысел… В офицерике из досье угадать Габо было бы просто невозможно. Помогла немецкая предусмотрительность: оставили его отпечатки пальцев.

В сорок шестом году на одном из судебных процессов, которые вел Военный трибунал Северо–Кавказского военного округа, всплыло имя Иоганна Муслима оглы. Выяснилось, что он изменил Родине, добровольно сдался в плен, вступил добровольно в ряды карательного батальона, дослужился до взводного, принимал участие в ряде карательных экспедиций против партизан и мирных жителей и скрылся. Иоганн Муслим оглы был приговорен заочно к расстрелу…

На Иоганна Муслима оглы был объявлен всесоюзный розыск. В розыскное дело пошли его фотографии и отпечатки пальцев.

Волоков вызвал меня из кабинета следователя во время очной ставки Габо, сиречь Иоганна Муслима оглы, с Нейхольдом. Он показал мне выдержки из дела и заключение экспертов об идентичности отпечатков пальцев Габо и Иоганна Муслима оглы.

Тени прошлого, ядовитая пыль войны… Этот лукавый южанин, с сильно развитыми слезоточивыми железами, вызывал у нас омерзение и без этих дополнительных «данных». Я забрал папку и вернулся в кабинет следователя. Такого рода отлучка всегда вызывает тревогу у допрашиваемых. Иногда тревога бывает ложной, но на этот раз и Нейхольду и Габо было чем обеспокоиться.

Нейхольд не сдавался. Он отрицал все, о чем говорил Габо. А Габо, отдав Нейхольда только по его валютным сделкам, не расширял своих показаний.

Иоганн Муслим оглы — Нейхольд — Раскольцев — Сальге — Шкаликов — логическая связь!

Я положил папку на стол Архипову и громко сказал:

— Полистайте, Игорь Иванович!

Подошел поближе к Нейхольду. Мы встретились взглядами. Он держался, но уже мерцал у него в глазах страх.

— К чему же вы пришли? — спросил я его. — Решение отмалчиваться? Не слишком ли это рискованно, господин Нейхольд?

Он попытался усмехнуться. Улыбка получилась косой и жалкой.

— Жадность, жадность одолела! — твердил сквозь рыдания Габо.

Я обернулся к Габо.

— А под Киевом, когда вы добровольно сдавались в плен фашистам, что вас одолело?

Габо резко поднял голову и даже руки выставил, как бы заслоняясь от меня.

— Это неправда! Не было! Не было!

Я стоял, наклонившись через стол к Габо.

— Итак, Иоганн… Может быть, вы продолжите? Иоганн — это неполное ваше имя… Тогдашнее ваше имя!

Габо молчал. Крупные капли пота проступили у него на лысине, осыпали бисером лоб.

— Иоганн Муслим оглы! — докончил я за него.

Габо вдруг тихо пополз со стула на пол. Я испугался, подумал было, что у него плохо с сердцем, что слишком резко, без всякого подхода, ошеломил его. Но я ошибся. Он упал на колени, сложил молитвенно руки и завопил:

— Спасите! Спасите! Я все расскажу! Я все расскажу! Я хочу жить! Я много знаю! Я все знаю!