Антология советского детектива-4

С нарастающим нетерпением ждала Аня писем от боевых друзей; тосковала по Яну Большому, Стефану Горкевичу, Венделину Робличке, Паше Бакутиной, по всем боевым друзьям. Наконец, пришло письмо от Яна Тымы. Он писал, что вступает в ряды 1-й Польской армии, и сообщал, что солдат Стефан Горкевич пал смертью храбрых под Могилевом. Потемнела Аня, стала совсем молчаливой…

В декабре нежданно-негаданно появилась в Сеще Паша Бакутина, пополневшая, красивая, в новенькой военной форме с погонами.

— Приехала погостить у вас тут денька два, — немного важничая, заявила недавняя подпольщица подругам. — Служу в особой воинской части, собираюсь лететь в тыл врага. А больше, девочки, не спрашивайте, ничего не скажу. Военная тайна!

Но как могла таиться Паша от своего прежнего командира — от Ани?

Выведала Аня у Паши, что в деревне, под Смоленском, стоит разведывательная часть, в которой служит Паша, и что там же проживает, готовясь к новому заданию, старший лейтенант Косырев.

Это известие очень обрадовало Аню. Она чувствовала себя виноватой перед Люсей Сенчилиной и ее теткой Варварой Киршиной, перед Марией Давыдовной Иванютиной. Им да и многим другим подпольщикам и связным Аня все еще не выхлопотала партизанские справки.

И вот она, взяв с собой Люсю, тетку Варвару и Марию Давыдовну, едет, разыскивает Косырева: давай-ка, Иван Петрович, справки всем сещинским подпольщикам, и никаких гвоздей!

Иван Петрович и сам понимал: виноват, давно, по совести говоря, надо было выписать эти самые справки сещинцам, да руки до этого не доходили. Чтобы как-то загладить вину, он устроил целое пиршество. Пригласили, конечно, и Пашу Бакутину, и недавнего руководителя рославльской подпольной группы — Аню Полякову. Привел Иван Петрович своего начальника — майора Стручкова. На его плечах непривычно поблескивали золотом погоны со звездочкой и двумя просветами. В тот зимний вечер впервые встретилась Аня с этим майором из штаба фронта.

Майор не только принес подпольщикам справки, но и выплатил каждой немалую сумму в качестве денежного содержания. Аня обрадовалась деньгам — семья Морозовых с четырьмя иждивенцами жила несытно.

Пили «московскую особую», открыли «второй фронт» — банку американской свиной тушенки, закусывали двухвершковым армейским салом и копченой колбасой.

Допоздна пели партизанские песни. Вспоминали, как тайно составляли карту авиабазы, как минировали самолеты, помянули погибших — Костю Поварова, Ваню Алдюхова, Мотю Ерохину, тех, кого считали погибшими, — Вацека Мессьяша и Таню Васенкову, выпили за здоровье живых друзей — поляков и чехов… Косырев по секрету рассказал Ане, что Венделин готовится лететь на свою оккупированную родину.

К Ане подсел майор Стручков. Он, видно, знал, что эта простая и тихая с виду, неразговорчивая девушка и была душой сещинского подполья. Подполья, которое за два года нанесло наибольший урон гитлеровцам в живой силе и технике…

Майор долго говорил о чем-то с Аней. Люся, прыснув, подтолкнула Пашу в бок:

— Глянь-ка, Анька завлекает товарища офицера!

На обратном пути из Смоленска в Сещу Аня все больше молчала, раздумывала над негромкими словами майора… В Сеще она сказала маме:

— Знаешь, мама, кому я больше всего сейчас завидую? Брату Сергею; мальчишка он — на год моложе меня, — а радист в тылу врага!

Мать вскинула на нее испуганные глаза:

— И не думай, Анька! Смотри у меня!…

В двадцатых числах января в Сещу пришло официальное, напечатанное на машинке письмо: Аню вызывали в Рославль для получения награды и оформления документов. Она поехала в город на попутной полуторке. В городском военкомате ее снова встретил майор Стручков. Беседа была долгой…

Потом Аня побывала на Вознесенском кладбище, где среди 137 тысяч расстрелянных и повешенных покоились многие сещинские и дубровские подпольщики; постояла у полусожженной тюрьмы, в которой четыре месяца назад фашисты пытали и мучили ее друга — польского героя Яна Маньковского и еще семьсот арестованных. Постояла и пошла медленно-медленно. На ресницах замерзали слезы…

И все же в Сещу она вернулась, пряча радостный блеск в глазах. И не награда радовала ее.

Крепко обняв мать, она тихо сказала заранее обдуманные слова:

— Мамочка! Ты уже совсем поправилась, Танюше шестнадцать — во всем тебе помощница, крыша над головой имеется, отец скоро вернется, а я вам деньги по аттестату буду присылать!… Я ухожу в армию. Надо помогать нашим, чтобы немцы не вернулись.

Над головой хрипел репродуктор с продавленной черной тарелкой. Левитан читал по радио сообщение Совинформбюро о прорыве кольца немецкой блокады южнее Ленинграда… Мать тихо вытерла слезы, плечи ее тряслись.

Аня считала дни до своего отъезда. По ее рекомендации майор Стручков вызвал с ней в Смоленск и Люсю Сенчилину. Аня, Паша, Люся — эти сещинские девчата должны были полетать в тыл врага!