Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)

-Уверяю вас. Твердо стою на ногах. Голова не кружится, не тошнит. Словом, всё в порядке... Скажите, доктор, откуда вы так хорошо знаете русский?

-Когда-то, на заре туманной юности, я жил в Баку. Увдекался поэзией Лермонтова. Сам писал стихи. Поэт из меня, как видите, не вышел. - И он умолк, приласкав русскую женщину взглядом своих огромных печальных глаз, и продолжал операцию.

Вано сидел под присмотром жандарма в коридоре, перед операционной.

Прошло два часа с момента гибели Тани.

Саша Филиппов открыл глаза и слабым голосом попросил пить. Смерть от него отступала.

Положили на стол, залитый ярким светом, и Джемала Петриашвили. Обрабатывая его рану, турецкий хирург Тафик качал головой и говорил по-русски - для одной Ангелины Ефимовны:

-Не нравится мне эта рваная дыра. Коварная. Снаружи вроде бы ничего опасного, а внутри... Боюсь, что поврежден позвоночник. Придется этому красивому грузину несколько месяцев пролежать в постели. Ходить начнет не сразу. С палочкой или, на худой конец, с костылями.

Сделав своё дело, отправив раненых в палату, внимательно посмотрел на советского врача.

-Ну вот и всё!... У вас есть ко мне вопросы, претензии?

-Никаких. Спасибо. Я восхищаюсь вашими руками.

Он печально улыбнулся:

-До этого ли вам сейчас, коллега!

-Куда денешься от своей профессии! До последней своей минуты останусь врачом. И, умирая, наверное, буду привычными словами констатировать, что со мной происходит.

-Ну до этого, слава богу, вам ещё далеко. В Батуми вы были на курорте?

-Да. Отдыхала в санатории "Зелёный мыс".

-Зелёный мыс... Дивное место. Был я когда-то там. И никогда не буду еще раз. - Он глубоко вздохнул. - Вас не смущает, коллега, что я разговариваю во время операции? Знаете, привык. Когда молчу, работа не ладится. Слова придают уверенность и точность рукам. Я человек старый, верю в приметы и суеверия. - Он засмеялся.

Саша Филиппов чуть зашевелился, открыл глаза и сейчас же снова зажмурился. Щеки его немного порозовели. На губах пропала мертвенная синева. Мягче и теплее стали черты лица, отрешенные от мира сего каких-нибудь полчаса назад. Стало отчетливо видно, что лицо его еще далеко не старое.

Весь турецкий медперсонал вздохнул с облегчением. Седой и суровый доктор Тафик взглянул на Ангелину Ефимовну с улыбкой.

-Коллега, ваш кровный крестник вернулся с того света. Живет! И будет жить! Вы с блеском выполнили свой долг врача. И я считаю себя обязанным сказать вам об этом. Все мои товарищи преклоняются перед вашим мужеством. Позвольте узнать ваше имя.

Она назвала себя.

-Счастливого вам возвращения на родину, Ангелина Ефимовна! Мы, трабзонцы, просим извинить нас, что это случилось в нашем городе. Мы всей душой на вашей стороне. И весь город за вас. И вы в этом убедитесь. Турки - трудолюбивые, мирные люди. Турки, я имею в виду народ, уважают своих соседей, особенно советских.

Он подал Славиной сухую, костистую, но ещё сильную руку.

-До свидания. Наша машина доставит вас в гостиницу, в которой остановились ваши соотечественники.

-Нет, Тафик, я пока не собираюсь покидать госпиталь. Я просила полковника жандармерии, или как он у вас называется, доставить сюда с аэродрома тело убитой стюардессы.

Хирург склонил голову:

-Доставили. Судебно-медицинская экспертиза уже в морге... простите, в анатомическом театре. Сейчас будем вскрывать.

-Я хочу присутствовать и при вскрытии расстрелянной бандитами девушки.

Слово "расстрелянной" она выговорила так, что доктор Тафик вздрогнул.

-Пожалуйста, присутствуйте, но... боюсь, что это окончательно лишит вас сил.

-Ничего, выдержу!

Человек, попавший в трагическое положение, как правило, видит, думает, чувствует обостреннее, чем в обычное время, в обычной обстановке. На живую Таню, поднимаясь в Батуми по трапу в самолет, Ангелина Ефимовна едва обратила внимание. Взглянула на неё женскими глазами, удивилась про себя её красоте и - мимо. Через минуту уже не помнила её. Теперь же она стала для неё любимой сестрой, дочерью, другом, незабываемой Таней, Танюшей. Сердце её разрывалось от боли, от жалости к этой бесстрашной девочке с тоненькой талией, с хорошо развитыми загорелыми плечами, с длинными мускулистыми и сильными ногами спортсменки-бегуньи.

Увы, так нередко бывает. На смертном одре, на гранитном пьедестале, одетый в бронзу, человек кажется нам более величественным, чем при жизни.

Ангелина Ефимовна неотрывно наблюдала за тем, как умело, быстро и деликатно работали её турецкие коллеги. Ни во что не вмешивалась. Молчала.

Тафик внимательно рассматривал пулю, извлечённую из тела убитой. Назвал её калибр, систему оружия, из которого была она выпущена, как и куда вошла и в какой части правого бедра застряла.

Мужчина в белом халате бойко, всеми пальцами, выстукивал на пишущей машинке протокольные фразы.

Сиял никель хирургических инструментов. Отрывисто переговаривались эксперты. Стучала машинка. Лилась вода из шлангов.

Тафик диктовал сначала по-турецки, потом по-русски - для Ангелины Ефимовны: