Палатка стояла неподалеку от берега, на воде покачивалась моторная лодка «Прогресс» с брезентовым тентом, а возле палатки стоял сбитый из досок стол, валялись какие-то вещи, на леске, натянутой между вбитыми в песок жердями, вялилась рыба.
Возле лодки сидел на маленькой табуретке человек в соломенной шляпе с большими полями — такие шляпы Хаблак видел только в старых фильмах, а эта — вероятно, ручной работы — весьма удобна, особенно для днепровского острова.
Человек сердито замахал руками, по-видимому предупреждая Ефимова, что у него поставлены закидушки, и тот объехал их, причалив в стороне от палатки и прибрежной зоны, занятой ее обитателями.
Человек в соломенной шляпе поднялся и следил за маневрами катера неприязненно, вторжение чужаков, по всему видно, не радовало его — да это и можно было понять: выбираешь на днепровском просторе уединенное местечко, желая тишины и покоя, а тут неизвестно кто нарушает твой размеренный и уже привычный образ жизни, к тому же в данном случае ты ничего не можешь предпринять — каждый имеет право причалить по соседству, поставить палатку, развести огонь, ловить рыбу, даже оглушить тебя транзистором, и единственное, что остается делать, — искать себе новый укромный уголок.
Но как жалко бросать старое место: облюбованное, обжитое, где даже днепровские лещи стали чуть ли не ручными...
Человек стоял и смотрел, как выходят на берег незнакомцы. Был невысокого роста, пожилой, все его убранство — соломенная шляпа и выцветшие черные сатиновые трусы, длинные, чуть ли не до колен. Стоял и смотрел молча, не ответил на приветствие Хаблака и, не произнеся ни слова, отвернулся и направился к палатке.
Ефимов сел на носу катера, а Хаблак разделся, разбежался и бросился в воду с шумом, смеясь и выкрикивая что-то. Он плыл, широко загребая воду руками и болтая ногами так, что брызги бушевали вокруг.
Человек в шляпе выбежал из палатки и закричал визгливо:
— А ну тише! Рыбу разгонишь, чертова твоя душа! Я тебя сейчас!..
Будто в подтверждение его слов и для укрепления позиций этого щуплого, даже болезненного на вид человека из палатки вышел здоровяк — также в черных трусах, но без шляпы, в синей майке, дедок доставал ему лишь до груди, а верзила, казалось, загородил собою весь выход из палатки — стоял, упершись ладонями в бедра, как олицетворение силы, могущества, будто угрожал каждому, кто посмеет вторгнуться в его владения. Но Хаблак не обращал внимания на недвусмысленное предупреждение, брызгался и дурачился в воде, и тогда здоровила сделал несколько шагов к воде и крикнул сердито:
— Ты слышишь, кому говорят: рыбу отпугнешь!
Хаблак лег на спину, раскинул руки и спросил наивно:
— А ловится?
— Ловится, не ловится, твое какое дело?
Он явно нарывался на скандал, однако Хаблаку любой ценой надо было избежать ссоры.
— Извини, — сказал мягко, — я не знал... Он поплыл к берегу тихо, стараясь не поднимать брызг, здоровяк повернулся к нему в профиль, и Хаблак чуть не погрузился в воду от неожиданности.
Все точно так, как описывали наблюдательные мальчишки из приморского поселка: прямой и как будто перебитый нос, крутой подбородок, скуластое лицо — в самом деле похож на Энгибаряна, только у Энгибаряна (Хаблак вспомнил, как стоит он рядом с боксерами, только что закончившими поединок, улыбается приветливо, готовясь поднять руку победителя) выражение лица совсем другое, доброжелательное, а этот хмурый, даже свирепый, и глаза излучают злость и непримиримость.
Хаблак осторожно вылез из воды, приложил руку к сердцу, даже сделал попытку поклониться вежливо. Все — поза, голос, улыбка должны были засвидетельствовать его искреннее раскаяние. Краем глаза увидел, что его унизительная поза понравилась здоровяку, черты лица у него смягчились, он как-то расслабился и опустил руки. Но все же пробурчал угрожающе:
— Покупался и валяй отсюда. Место занято!
— Занято так занято, — быстро согласился Хаблак. — Сами видим.
— А если видите...
Хаблак попрыгал на одной ноге, выливая воду из уха. Кивнул на костер, над которым висел закопченный котелок — что-то в нем булькало и пахло вкусно.
— Уху варите? — спросил.
— А тебе что?
— Вкусно пахнет.
— Не для вас.
— Не для нас так не для нас, — пожал плечами. — На всех не наберешься. А я думал: наша поллитра, ваша ушица.
Сразу почувствовал: его предложение не осталось без внимания. Здоровила перевел взгляд на своего пожилого товарища, тот решительно подтянул свои длинные трусы, может, это у них был какой-то условный знак, но верзила все же покачал головой и презрительно хмыкнул.
— Поллитра на четверых... — презрительно процедил сквозь зубы.
Хаблак понял его и угодливо-радостно уточнил:
— Так найдется еще...
Пожилой еще решительнее подтянул трусы: перспектива вырисовывалась заманчивая, и он, чтоб отрезать здоровяку путь к отступлению, спросил:
— Самогон?
— Казенка, — еще радостнее заявил Хаблак. — Чистая, пшеничная.
Видно, упоминание о пшеничной окончательно развеяло сомнения верзилы: он молвил чуть ли не любезно:
— Тогда другое дело...
— Мы сейчас, — засуетился Хаблак. — Еще есть консервы, огурцы и хлеб свежий.