Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)

— Она у себя? — быстро спросил Невский.

— Была в кабинете, — подтвердил Лазаретов. — Да у нее там, знаете, народ.

— Не беспокойтесь.

— Боже мой, я останусь сегодня без завтрака, — трагически сообщила Виолетта Прохоровна. — От такого кошмара я буду болеть четыре дня.

Но Невский ее уже не слушал.

Через две ступеньки он помчался по парадной лестнице к дверям, наверх.

Что было после, Невский почти не запомнил.

До самого обеда день прошел в волнениях и совершенно бестолково.

Все вокруг бродили взбудораженные, болтали без умолку, строя версии одна нелепее другой, шумели, мешали друг другу, бесцельно толчась из угла в угол, а нудный дождь все лил да лил, и налетал порывами резкий холодный ветер, и было такое одинокое чувство, будто лето вдруг закончилось и всем давно уж пора по домам.

Но это было потом.

А тогда Лидочка сидела в своем кресле под торшером, бессильно уронив руки на колени, осунувшаяся, разом постаревшая и подурневшая.

В комнате находились какие-то посторонние, незнакомые люди, но Невский не обратил на них внимания, да и они его словно не заметили.

Он сразу прошел к креслу в углу — и надолго остался там стоять.

Лидочка лишь на миг подняла на него глаза, сухие, с воспаленными веками, — и тотчас опустила.

И во взгляде ее не было ни признательности за то, что он явился — вот сейчас, к ней! — ни отчаяния, ни боли, ни мольбы об утешении и сострадании — все словно спряталось куда-то внутрь, сжалось и окаменело.

И ты еще будешь говорить, что не любила, с горькой укоризною подумал Невский.

Глава 10

Невскому было тревожно и тоскливо, когда он поднимался к себе в номер.

Он даже не смог бы с определенностью сказать сейчас, что его больше тяготило: то, что вообще случилось это нелепое, в сущности, убийство, или же совсем другое, внезапно властно проникшее в его сознание чувство.

С неожиданной для себя ясностью, обидной, может быть, он понял, что ревнует.

Да-да! Бездарно, глупо, но — ревнует. И к тому, кого теперь уж нет на свете, и к тому, кто, видимо, остался.

К тому, кто остался.

Ей — в утешенье, ему — во враги.

Эх, Куплетов, ну, за каким чертом ты сболтнул, кто тебя тянул за язык?!

Ведь промолчи ты в нужную минуту — и не знал бы Невский ничего, и не терзался бы теперь, испытывая чувство идиотской зависти к возникшему внезапно конкуренту.

Хуже не бывает: утвердиться в некой ситуации, принять ее, а после обнаружить, что она, играючи, переменилась и тебе уже в ней места нет, хотя ты так старался, так старался ничего не упустить!..

Да нет же, ерунда, попробовал утешить себя Невский, право же, о чем я думаю — я, посторонний?! Я ведь в самом деле посторонний здесь, и, что бы ни происходило, это понимают все. И даже Лидочка. Ну, мало ли, куда обоих нас кривая завезла! Случайно, вдруг. Не более того.

Но это была слабая уловка, отговорка. А чувство было древнее, как мир.

Чем дольше Невский думал об убийстве, тем загадочней оно ему казалось.

Внятно объяснить, что именно сейчас его смущало, Невский, вероятно, не сумел бы, даже если б очень захотел. Какое-то туманное предчувствие — и только.

Да, несчастного могли убить без умысла и цели — эдак ненароком.

А могло быть и иначе!

Факты?

Слишком мало фактов, явленных конкретно. Это плохо. Но какие-то пускай разрозненные, пусть, на первую прикидку, меж собой не связанные! есть.

Их можно попытаться сопоставить, увязать друг с другом — в качестве исходной версии хотя бы.

Кто ему мешает?

И тогда вдруг Невский понял, что обязан разобраться в этом деле просто для себя! — поскольку внутренне теперь к нему причастен и не обретет покоя до конца.

Естественно, подумал Невский, и другие будут этим заниматься профессионально, так сказать. Но мне сейчас важней моё — мой собственный подход. А там — посмотрим. Эдакая небольшая тренировка для ума. Конечно, блажь. Гарантий — никаких. Да только не могу я просто ждать чужого результата, не могу!

Что ж, пусть другие выясняют, кто убийца.

Он должен знать всю подноготную — не только и не столько преступления, но и всех прочих отношений, ибо и они в конечном счете осквернены отныне кровью жертвы. Или, напротив, — очищены ею.

Итак, решил он, стоя на площадке своего второго этажа, попробуем-ка предварительно наметить схему.

Что мы имеем?

Странный сосед по комнате, исчезновение галстука и охотничьего ножа, Лидочка, неявная слежка за мной — предвзятая слежка, отметим! — и, наконец, это убийство. Вот то, что лежит, так сказать, на поверхности.

Плюс данные, покуда менее очевидные: нелады в Лидочкиной семье и вдруг народившийся жених-любовник.

Про нелады она сама могла придумать, чтоб разжалобить меня, а про любовника хмельной Куплетов тоже мог соврать — чтоб раздосадовать меня и после посмеяться. Тут еще надо проверять.

И больше фактов вроде — нет. Не густо!

Главное — почти никакой, по крайней мере видимой, связи между отдельными частями. Если такие связи существуют, разумеется.

Куплетов?

Да, он мне не нравится и, более того, — он чем-то подозрителен. Ну так и что?!

Не нравится!..

Ведь это же еще не повод полагать. Убийство-то стряслось не здесь, не в санатории!