— Прекрасный нынче день, — весело сказал он. — Солнышко, тепло. Как на югах. Знаете, летом мне всегда работается особенно легко. Раскованность, полет воображения, удача. Да-да, именно удача! Вы обратили внимание, как все четко и быстро получилось?! Будто по нотам разыграли. Ведь главное было — ниточку найти, простой, но решающий довод! А вы полезли, простите, в бутылку, начали все усложнять, накручивать одно на другое. Эти все ваши умственные штучки!..
— Ну, не знаю, не знаю. — с сомнением покачал головой Невский.
Чуть привстав, он дотянулся до стола и взял оттуда бланк с каракулями шофера.
Час его действий, похоже, настал.
— Так чего теперь? До свиданья?! — радостно спросил Измайлов.
И, не дожидаясь ответа, он решительно вскочил со стула, чтоб убраться от греха подальше.
— Минуточку! — властно остановил его Невский, зажимая между ладонями разрисованный бланк.
— Все-то вам неймется! — с укоризной произнес майор. — Ну, что вы мучаете человека?! Ведь все ясно.
— Не сказал бы, — возразил упрямо Невский. — Далеко не все! У меня к вам, Тихон Тимофеевич, вопрос. Вернее, не вопрос, а просьба. Вас она не затруднит.
— Но только не тяните, — пробурчал Афонов. — Раз, два — и готово!
Все еще держась за ручку двери, Измайлов с недовольным видом обернулся.
Взгляд его красноречиво вопрошал: теперь-то уж — какого лешего, а? Может, хватит издеваться? Что этот, бородатый, позволяет тут себе?!
Майор кисло поморщился и примирительно махнул шоферу: дескать, потерпи еще чуток, так надо.
— Ну, Михаил Викторович, и какой у вас вопрос?
Измайлов с удрученно-злым лицом — не торопясь, вразвалку — возвратился на свой стул.
— У меня дела еще, — предупредил он. — Много дел.
— Успеется, — отрезал Афонов и сделал скучное лицо.
— Вы зря сели, — заметил Невский. — Вам бы как раз лучше остаться у двери.
— Да что я, собачонка — туда-сюда бегать?! — вскипел Измайлов, но чуть погодя повиновался. — Ну?
— Это совсем не сложно. Будьте добры, — ровным, приятным голосом, словно речь шла действительно о сущем пустяке, попросил Невский, — скажите мне, что за узоры изображены вон там — на шторах у окна?
Почти до конца раздвинутые легкие шторы были изысканно-казенной расцветки — светло-зеленые, с бледно-розовым геометрическим рисунком, составленным из крупных эллипсов и таких же крупных треугольников.
Дешевые, непритязательные шторы, какие встречаются во многих учреждениях различного калибра.
Шофер недоуменно вытаращился на Невского и только руками развел, что означало, видимо: да вы смеетесь надо мной, совсем считаете за дурака?!
— Так что же? — повторил Невский, аккуратно кладя бланк к себе на колени. — Какие там узоры?
Чувствуя, что без толкового ответа не уйдешь, Измайлов торопливо бросил взгляд в сторону окна, пожал плечами и, нахмурясь, обиженно засопел.
Потом, слегка прищурясь, оглядел шторы еще раз, но уже более внимательно.
— От двери не отходить, — предупредил Невский. — Стойте, где стоите.
Афонов, по-прежнему как бы скучая, вяло следил за происходящим.
Всем своим видом он ясно выказывал: чего теперь-то трепыхаться, дело уже сделано, точки расставлены, ах, Михаил Викторович, заняться вам, ей-богу, нечем, показать себя хотите, ну, давайте, порезвитесь, потешьте свое самолюбие, ведь все равно ничего не изменить — итог известен, и вам никуда от этого не деться.
— Там. цветочки? — неуверенно, почти шепотом проговорил шофер. Верно?
— А какие?
Измайлов судорожно сглотнул.
— Всякие. — попытался выкрутиться он. — Васильки, тюльпаны. Я в них. не того.
— Да вы их попросту не видите! — насмешливо сказал Невский. — Там в помине никаких цветочков нет! И нечего нам было с самого начала голову морочить. Вы дальтоник, дружище! А о цветочках сказали на всякий случай вдруг попадете в точку. Зачем же вы так?
Шофер внезапно сделался красный и потный.
Он полез в карман рабочей куртки за носовым платком, но, очевидно, устыдясь его показывать, торопливо промокнул лоб рукавом.
— Я. это. — сказал он севшим, тусклым голосом, стараясь ни на кого не глядеть, — запутался. Вы не сердитесь на меня. Я тут подумал: будет лучше.
— Для вас? — жестко спросил Невский. — Так?
Вернувшийся к тому моменту Птучка с удивлением, но не без любопытства тотчас вслушался — как гончая, поймавшая далекий, только ей одной и ведомый тревожный звук.
— Так, Тихон Тимофеевич? — не унимался Невский. — Шуточки шутить изволим, да?
Измайлов ничего не ответил — лишь на лице его проступило виноватое выражение, подобное тому, что возникает у ребенка, уличенного на месте в самый унизительный момент, когда он невзначай наделал лужу и рассчитывал свой горестный поступок как-то утаить.
— Переборщил, — признал шофер. — Ошибка вышла.
Майор сразу же преобразился.
Недавний скучающе-самодовольный вид его точно ветром сдуло, а водянистые рыбьи глазки, сузившись, беспощадно принялись буравить новоявленного негодяя.