Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)

— Да, — строго произнес майор. — И вправду. Я ведь что стараюсь вам вдолбить? У нас с вами нет сейчас явных, направляющих улик. Таких, как, скажем, отпечатки пальцев на ноже, следы галош, показания свидетелей. Афонов исподлобья посмотрел на Невского. — Теперь вам отчего-то Ломтев поперек дороги встал. А дальше — кто?! Вот вы обвиняете меня то в затягивании дела, то в пристрастности, а сами-то!.. Нет, так негоже. Это вам не в фантики играть. Тут — люди, уважаемые люди. И, покуда идет следствие, оценки вообще недопустимы! Хвалить или бранить кого-то будем не сейчас. А вот за дело отвечаю я, учтите! Так что мне решать. Кому — гнилые шишки, кому — пряники. Ну, ладно, — он сложил листок и сунул в конверт. Письмо подшейте к делу и, если обнаружите что-нибудь еще, немедленно сообщайте, — обратился он к сотруднику, который на протяжении всего разговора стоически томился у раскрытого окна.

Сотрудник ловким движением отправил конверт в папку и, на прощание кивнув обоим, вышел из кабинета.

Чуть дребезжа, негромко звякнул телефон.

Афонов снял трубку.

Видимо, сообщали нечто важное, поскольку он вопросов никаких не задавал, а только слушал, озабоченно хмурясь и делая в блокноте быстрые пометки.

Пока длилась беседа — если это можно было, конечно же, назвать беседой, — Невский механически принялся листать довольно тоненькое дело Куплетова, которое с самого начала покоилось здесь же, на столе.

В левом углу папки стояла размашистая надпись зеленым фломастером: "ХРАНИТЬ".

Тут были собраны и результаты экспертиз, и протоколы допросов Куплетова, и записи показаний Измайлова, Птучки, Невского, Дергуна.

В самом конце на глаза Невскому попался листок из ученической тетради в косую линейку, на котором аккуратными, почти печатными буквами был выведен стих:

"Люблю поля, люблю леса,

Люблю глядеть я в небеса.

Готов балдеть я от всего

Вплоть до безбюстья твоего!"

Внизу красовалась подпись: "Застеночное творчество Куплетова С.И.".

Фигляр, беззлобно подумал Невский, даже здесь, в такой момент — болтун и фанфарон. Неисправимый человек!

Тем временем Афонов кончил разговор, повесил трубку и теперь сидел, с выражением мучительного сомнения глядя то на телефонный аппарат, то на свои записи в блокноте, как бы гадая, с какого же боку подступиться к делу и стоит ли вообще этим делом заниматься впредь.

По крайней мере, ему явно не хотелось обсуждать услышанное только что по телефону. И он оттягивал момент.

Тут он заметил, что Невский раскрыл папку Куплетова, и мигом рассердился.

— А в чужих бумагах нечего без дела копошиться! Кто позволил?!

— Да лежала папка на столе — вот я и решил. — смущенно отозвался Невский. — Это же не просто так, а имеет самое прямое отношение к убийству!..

— Ну и что?! — сварливо произнес майор. Похоже, сейчас ему годилась любая зацепка, лишь бы выплеснуть наружу скопившееся раздражение. — Неужели не ясно: ни один документ без спросу в руки брать нельзя! Ведь мало ли, о чем там говорится!.. Тайна следствия! Как можно?!

— Собственно, я ничего и не читал из этой папки. Вот только стишата попались на глаза.

— Какие стишата? Откуда? — Афонов с недоверием взглянул на Невского.

— Куплетов сотворил. Здесь, в камере. А листик к делу приобщили.

— Что-то я не видел. Покажите!

Майор ловко выхватил у Невского листок и впился в него глазами.

— Чушь! — несколько секунд спустя пробормотал он. — Не пойму. Он что, педераст?

— Кто?

— Да Куплетов ваш!

— С чего вы взяли? — поразился Невский.

— Ну. — чуть замешкался Афонов, — он тут про какое-то безбюстье пишет.

— Я не вижу связи.

— Так ведь бюста — у кого нет? У нас с вами. У детишек. А он, стало быть, готов балдеть. Как это надо понимать? Нормальный человек балдеет от другого.

— Да, Господи! — всплеснул руками Невский. — Это же — стихи! Пускай и неважнецкие, но все-таки!.. Обычная гипербола. Поэт так видит.

— Очень плохо видит, — назидательно сказал Афонов. — Баб без бюста не бывает.

— Ну, а как же манекенщицы?

— Не бабы. Просто — вешалки. Такими любоваться невозможно. А тем более балдеть от них!.. Нет, что-то ваш Куплетов не в себе.

— А это, Анатолий Аверьянович, от чересчур большого потрясения, нашелся Невский. — Да в кутузке в голову взбредет и не такое!.. Наш Куплетов — человек с изломанной судьбой и очень нервный. А тут вдруг стихи родились. Восторг перед жизнью и вместе с тем — смиренная готовность принять все, что она преподнесет. Он оптимист! Из текста видно. Нынче это редкость.

Трудно было уловить — смеется Невский или говорит серьезно.

— Дурь его видна! — поморщился майор. — Если так каждый, на кого упало подозренье, из себя поэта будет строить. Далеко пойдем! Ему безбюстье, понимаешь, подавай. А алиби должны искать другие!.. Я сразу заметил, что какой-то он... беспутный, этот ваш Куплетов.

— Да что вы заладили, в самом деле! — вспылил Невский. — Почему именно мой? Он — ничей! Он сам по себе.

— Вот-вот, — обиженно вздохнул майор. — Сам по себе. Таким всегда и будет. А стишки нам вряд ли пригодятся. Может их забрать.