Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)

Пора было забыть историю многолетней давности. Тем более что Муравьев был тогда полностью не прав. Но именно тогда, шесть лет назад, Игорь впервые испытал чувство страха и стыда. А этого он Данилову не простит никогда.

Муравьев вызвал секретаря, протянул бумаги:

– Отправляйте.

Он закурил и подошел к окну. Из его кабинета видна Старая площадь. Спешил куда-то трамвай, машины сновали, суетились люди.

Игорь затянулся и подумал, что судьбы всех этих людей решают именно здесь. И он один из тех, кто влияет на этот процесс.

РАЙЦЕНТР. ФЕВРАЛЬ 1953 ГОДА

Данилов

В прошлом декабре Никитин вернулся из Москвы, где ему вручали орден «Знак Почета». В райотделе никто не говорил об этой награде, будто ее и не было вовсе, не хотели обижать Данилова.

А он переживал. Понимал, что это глупо и мелко, а все же переживал. Как-никак, а был он офицером. А значит, любил всевозможные отличия, особенно когда получал их за дело.

Зима выдалась на редкость спокойная. Устойчиво шла мелочовка, с которой кое-как справлялись, и даже годовой процент раскрываемости натянули.

Были, правда, три случая поножовщины. Сводили между собой счеты высланные урки, но, слава богу, раскрыли за несколько дней.

Служба шла. И он тосковал по Москве, особенно утром, когда шел на работу по улице, заваленной снегом, мимо вросших в землю домишек.

Удалось пару раз вырваться в Москву. Он даже в театр с Наташей сходил. Но эти короткие поездки еще больше усиливали горечь разлуки.

Он не знал, когда вернется в Москву. Судя по ситуации, придется ему еще много лет ходить по этим улицам, к которым он никогда не привыкнет. Никитина забирают начальником отдела в облугрозыск, и останется он один.

Ну что ж. Так сложилась жизнь. И надо было быть сильнее ее суровых обстоятельств. Володя Муштаков попросил его спрятать рукопись своего романа, и Данилов ночью читал страшные слова о том, что творится на Лубянке и в далеких лагерях.

Для него, хотя он и работал в карательной системе, прочитанное было откровением.

Конечно, доносились отголоски о несправедливых репрессиях и арестах, но даже он не знал, какие страшные формы породила нынешняя партгосударственная система.

Он читал по ночам. А утром прятал эти страшные отпечатанные на старом колхозном «ундервуде» страницы.

Он читал, и впервые в жизни ему было страшно по-настоящему.

Отступление 3

Москва. Март 1953 года

Берия вышел из спальни, где пьяно плакал рядом с телом Вождя сынок Вася и стояла дочка с каменным лицом.

Видимо, она не простила папеньке посаженного своего киносценариста.

В соседней комнате перепуганные члены Президиума ЦК шептались о чем-то. Глазки воровато бегали.

Небось делят власть. Думают, как бы пробиться к ее сияющим вершинам.

Пусть суетятся, шепчутся, бутерброды жуют. Власть пока что в его руках. Подлинная, реальная.

В столовой, у огромного стола, со вкусом выпивали и закусывали генералы МГБ. Его гвардия. Гоглидзе, братья Кобуловы, Цинава. Только скажи – они в минуту повяжут всю эту партийную шпану и отвезут на Лубянку.

Но рано пока. Не время. Тайные рычаги власти в его руках. Сегодня победит тот, у кого карательный аппарат.

Берия вышел на крыльцо и буркнул:

– Саркисов, машину.

Садясь в «паккард», он еще раз оглянулся на дачу. А может, все-таки арестовать всех?

Не делает ли он ошибки?

Он думал об этом в машине, пока ехал с ближней дачи. Думал и не находил ответа.

МОСКВА. МАРТ

Данилов

На перроне, залитом желтым светом фонарей, транспортная милиция проверяла документы. Милиционеры в дурацких косматых папахах были похожи на казаков из какого-то фильма. В город пускали только тех, у кого в паспорте имелись московская прописка и штамп с работы. Данилов был в форме, и его пропустили беспрепятственно. Он вышел на площадь. Над городом висела морозная темнота. Плакали люди. Из репродуктора раздавались стихи Константина Симонова:

Земля, от горя вся седая…

Данилов глядел на растерянных людей. Слушал скорбные строчки стихов и не мог понять, чувствовал ли он горечь утраты.

Наверное, нет. Сталин уже давно был для него не живым человеком, а символом, как обязательный бюст Ленина в кабинетах или как красный флаг, который вывешивают у дома в табельные дни.

Чувства утраты не было. Но было твердое ощущение грядущих перемен. А это пугало и радовало одновременно.

Эпилог

Все чаще он стал просыпаться ночью. Словно кто-то звал, вроде тряс за плечо.

Иногда он засыпал сразу, а бывало, сон не приходил до самого утра.

Тогда Данилов или садился читать, или выходил на ночные Патриаршие пруды.

Вот и сегодня сквер был пуст, только на лавочке у самого входа сидела славная девушка в очках и здоровенный парень. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, а потом начинали целоваться.

По улицам прошмыгивали редкие машины. Даже Садовое затихло.

В черной воде пруда покачивались звезды, лежали желтые листья и проплывали два белоснежных лебедя.