Антология советского детектива-9. Компиляция. Книги 1-11

— Нет, не гроза… А гордость и краса здешних мест — Федор Иннокентьевич Чумаков…»

Голос Кругловой, казалось, набрал силу и заполнил всю комнату. Денис заметил, как напряглись, будто свинцом налились мускулы лица Чумакова, отвердели и разом обмякли. И по его холеному, закаменелому сейчас лицу, морща кожу, волной проскользнула дрожь. Денис понял, как жутко этому человеку, какой невероятной ценою дается ему его напускное спокойствие.

Но ни упоминание о взятках, ни сделанные экспертами подсчеты ущерба, нанесенного государству, не поколебали невозмутимости Чумакова… А когда затих в динамике магнитофона голос Кругловой, Чумаков, словно бы и на самом деле очнувшись от забытья, потер рукою веки, усмешливо посмотрел на Дениса и сказал также усмешливо:

— Я говорил вам уже, что авторы детективов оторвут с руками у вас этот сюжет. Вы даже Чехова превзошли. Помните у него «Сюжет для небольшого рассказа»? Вы создали сюжет для небольшого романа. По всем канонам. Женщина — вамп. Роковая страсть к растленному юнцу, а за спиной у них не то, как изволила она выразиться, «злодей», не то благородный обманутый слепец. — Он вопрошающе посмотрел на Дениса и продолжал напористо: — Прелюбопытнейшая получается картина. Дама без определенных занятий и, мягко говоря, не самых строгих правил, не затрудняя себя ни фактами, ни логикой, обвиняет во всех смертных грехах человека, имеющего определенные заслуги и перед областью, и перед нашей энергетикой. А старший следователь областного УВД — некто Щербаков, не затрудняя себя анализом объективности и достоверности так называемых показаний Кругловой, высказывает мне черт знает какие-то подозрения. Право же, при нашей первой встрече вы показались мне порядочнее и, простите за такую наивность, умнее.

«Действительно, молоко надо выдавать за вредность такого производства, — подумал Денис. Вот сидит по другую сторону стола напыщенный, благородно негодующий человек, уверенный в себе, уверенный в том, что может безнаказанно поносить кого угодно, что его заслуги — гарантия его неуязвимости. Неужели этот самонадеянный гражданин забыл, выжег из памяти, из своего сердца предсмертный вопль Юрия Селянина. Или тот рухнул молча на мерзлый гравий от тяжкого удара по голове бутылкой с шампанским. Забыл безутешные слезы Павла Антоновича и безвременную смерть Ефросиньи Макаровны Селяниной. Забыл завещанную отцом-солдатом скрипку, о которой распинался так трогательно… И два с лишним года, двадцать шесть месяцев, платил партийные взносы, вальяжно восседал в президиумах, произносит правильные речи, незамутненно смотрел в глаза жене, сыну и этой… хозяйке терема-теремка Тамаре Владимировне!..

Чумаков говорил назидательно и возмущенно:

— Видно, уроки истории не пошли вам впрок, Щербаков! Мне кажется, вам даже неведомы такие термины, как «фабрикация уголовных дел и клеветнических обвинений», «произвол», «беззаконие», «вымогательство показаний с помощью запрещенных приемов следствия». Между прочим, эти чуждые духу советской юриспруденции методы давно и решительно осуждены нашей партией, и возврат к ним совершенно исключен. Так почему же, по какому праву вы, Щербаков, воскрешаете позорные методы и делаете меня жертвой своих карьеристских ухищрений?!

Как ни убеждал, как ни требовал от себя Денис выдержки, но на такое обвинение он не мог не ответить, сказал горячо, даже с места встал:

— Не кощунствуйте, Чумаков! Не поминайте всуе те горькие факты, не вам ворошить печальное прошлое. Да еще манипулировать святыми для нас понятиями… Вы прекрасно знаете, что уголовное дело против себя старательно фабриковали вы сами. И учтите: я требую от вас не рассуждений о нормах закона и права, а конкретных пояснений по существу высказанных мною подозрений.

Денис сознавал, что после этой тирады Чумаков навсегда станет его беспощадным врагом. Что Чумаков использует все способы, чтобы не просто защитить себя, но и сломать, растоптать его, Дениса Щербакова. Но сказать по-другому Денис не мог. Это было бы изменой Павлу Антоновичу Селянину, поверившему в то, что он найдет убийцу его сына, и старому солдату закона — Василию Николаевичу Стукову, его солдатской клятве: вывести Чумакова на чистую воду. Было бы изменой самому себе.

Чумаков почувствовал перемену в настроении следователя, его убежденность в правоте и силе своей позиции. Застегнул пиджак, подтянул к столу ноги и сказал с неприкрытой ненавистью: