Антология современной азербайджанской литературы. Проза

Видимо, те, кто жил в этой квартире, основное время проводили именно на веранде. Впритык к подоконнику веранды на небольшом обеденном столике — два стакана, сахарница, пустая ваза из-под фруктов, две тарелки, две вилки. На одной из тарелок — подцепленный ножиком ломтик яблока. Само надрезанное яблоко лежало рядом с тарелкой. В стаканах — недопитый чай.

Она снова вернулась в комнату. Посреди гостиной — большой круглый обеденный стол, стулья, вдоль стены — сервант с различной посудой. Внимание Назили привлек брошенный на спинку дивана фиалкового цвета женский жакет. У нее имелся точно такой, того же цвета и размера. «Если кто-то видел и не взял его… Почему жакет должен остаться здесь? Он вроде не мог принадлежать убитой, не подошел бы на ее полное тело… Тогда чей же этот жакет? И молочнице не мог принадлежать, слишком „богато“ для нее. А среди оперативников, работавших здесь с утра, женщин не было. Ну ладно, как говорится, „ты не бил, а я не падал“. Так что же случилось?» Назиля поняла, что тут, вероятно, какая-то зацепка.

Внезапно будто острый скальпель вонзился в ее мозг. Она сама ужаснулась своему подозрению. Подняла жакет, вывернула наизнанку, поискала крючок. Один конец крючка был распорот. Сердце Назили, увидевшей это, было готово вырваться из груди.

…Всю оставшуюся часть дня Вагиф провел в редакции, в которой работал, готовя к печати второстепенные материалы. Внимание его было предельно рассеянно. Он все еще находился под воздействием «отрицательной энергии» сегодняшней встречи с Самирой. Он много слышал о ней, но прежде у них не было близкого общения. Знал, что, будучи женщиной, она тем не менее истинный профессионал своего дела, никогда не поступится истиной, обладает железной логикой, а то, что она к тому же привлекательна, это уже само собой.

От чего-то ему казалось, что он давно знает Самиру, но как и откуда — эта сторона вопроса была для него покрыта мраком.

Вагиф был уверен, что обязательно, сделав над собой усилие, вспомнит. Вспомнит, как вертящееся на языке, но упрямо не желающее вырваться, исключительно важное слово. Вспомнит, что его связывает с Самирой, отчего эта женщина вдруг показалась столь родной, отчего каждый ее жест, каждое ее слово он воспринимал как действия и речь человека, с которым близко знаком почти что целый век. Почему, почему, отчего?

Но главное было в другом. Уже долгое время он привязан к Дурдане, а она, как бы комфортно устроившись в его сознании, контролировала все, что было связано с Самирой, со всеми его размышлениями и мыслями в этом направлении.

Разумеется, Дурдане не станет ни о чем спрашивать. Ни одной фразой не покажет, что уловила перемену в его настроении в течение одного дня (это невозможно было не почувствовать). Для Дурдане существовали четкие границы. У нее как у женщины существовал непреложный принцип: мужчине — свое место, женщине — свое. Может, из-за подобных качеств эта не особо блещущая красотой девушка смогла покорить и сердце Вагифа, с которым работала многие годы. Да, покорила, ибо когда влюбленный в нее с первого дня, нет, часа, минуты, Вагиф открыл ей сердце, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Но при этом Дурдане не помнила, как в этот вечер она добралась домой и, хотя еще не было и восьми часов, разделась, юркнула в постель, до самого утра так и не сомкнула глаз — то плакала, то ее сердце стремительно билось от счастья и радости, то она уносилась с улыбкой на лице в море сладостных грез…

Весь рабочий день в редакции протекал в русле подобных извилистых и мучительных размышлений. Вагиф словно попал в лабиринт и никак не мог из него выбраться. Незаметно поглядывая на Дурдане, он невольно сравнивал ее с Самирой, почти презирая себя за такие мысленные сравнения. И не было нити, чтобы выбраться из этого лабиринта, конца нити…

Тесей, разматывая клубок нитей, переданный ему Ариадной, продвигался вперед по запутанным переходам мрачного лабиринта. «И верно, если бы я не взял с собой клубок нитей, как же я выбрался бы из этого темного царства? Здесь точно так, как, наверное, в царстве Аида». Снова послышался страшный, леденящий кровь рык Минотавра. Рык разносился где-то близко, на сей раз почти рядом. Эха уже не было. Затем все вокруг снова погрузилось в безмолвие.

…Внутри квартиры царила мертвенная тишина. Афаг переходила из комнаты в комнату, и издали и совсем рядышком этот голубой жакет, казалось, вонзался ей в глаза. Не удержалась, подняла, глянула на изнанку жакета. Опешила. Один конец крючка на жакете был оторван. И на ее жакете крючок был точно так оторван, поленилась, не стала зашивать. И здесь, на том же самом месте. Так… Так… Афаг прохаживалась по гостиной, желая что-то вспомнить, осмыслить, но понять, как этот жакет оказался здесь, никак не могла. Присев на диван, она опять взяла в руки жакет, в который раз стала внимательно рассматривать его. Может… Нет, это было бы уж слишком…

Отец и сын, стоя на вершине обрывистой скалы на берегу безымянного моря, прощались.