Антология современной азербайджанской литературы. Проза

На следующее утро я долго ворочалась в постели, пытаясь найти толкование этих странных видений — чертежей с их мелкими знаками, но разгадать сон мне так и не удалось.

Только ближе к вечеру, избавившись от служащих компании, собирающих деньги за электричество, и краем глаз следя за репортажами из Милли Меджлиса, вдруг вспомнила концовку сна — охватившее меня невыразимое чувство удовлетворения от неожиданной новости о моем назначении.

* * *

В связи с приездом папы начались подготовительные мероприятия на государственном уровне. Были приняты соответствующие организационные меры для проведения церемонии встречи священнослужителя с представителями общественности и запланированного на одном из крупнейших спортивных комплексов ритуала массовой проповеди. Шла подготовка к приему папы и в президентской резиденции — роскошном дворце, расположенном в гуще живописного парка в возвышенной части города, где предполагалось поселить папу на время его двухдневного визита.

Однако за день до приезда его преосвященства газеты распространили заявление Особого управления Ватикана по поводу визита, где уточнялось место проживания папы на время пребывания в стране: «Папа разместится не в резиденции…», а в маленьком, невзрачном отеле, расположенном на окраине города. Причина отказа от резиденции ни до, ни после визита, ни со стороны официального Ватикана, ни представителями властей так и не раскрывалась.

За неделю до приезда понтифика на улицах города стали появляться католические священники в долгополых рясах и молодые розовощекие служки. Как сообщалось, представители службы безопасности главы Католической церкви уже прибыли в город. Их можно было увидеть и на центральных улицах, и на многолюдной площади Фонтанов. Иногда их замечали даже на самой окраине — в узких переулках старых кварталов. В те дни я, как и все, недоумевала: от кого и от чего будут защищать папу эти доброжелательные люди? Ответ на это — от чего берегли папу и тут, и там величественные стены Ватикана, полутемные церковные помещения, надежный служебный персонал и сотня гвардейцев в железных касках — я получила только после той знаменательной встречи с моим бывшим коллегой.

* * *

Часто думая о человеке, добирающемся когда-то на работу в холодные, ветреные дни в одном тонком пиджаке из дальних, бедных кварталов пешком и в какой-то миг судьбы сумевшем перебраться на, так сказать, безветренную сторону жизни, я почему-то вспоминала его не по годам разумных, молчаливых, со стрижеными головками детей и жену, почерневшую, перекрученную вечной нуждой и постоянными лишениями. Я представляла его семью, тихими ночами набрасывающуюся на него с яростной ненасытностью и пожирающую вместо хлеба стопки его никчемных стихов.

Он и сейчас писал стихи, в которых, как и в прежние времена, то сетовал на одиночество, на жизненные потрясения, то призывал на помощь Бога, то корил жестокий мир, однако мастеровитая гладкопись лишала эти слова прежней живости, и они уже не вызывали былого восторга, будто проскальзывая мимо всех потрясений и переживаний, мимо Бога, и вызывая чувство сострадания, подобное тому, какое испытываешь к брошенным, беспомощным детям. Порой мне хотелось собрать в охапку все эти немощные слова и спрятать их подальше, защитить от чего-то…

…Это было в те времена, когда я частенько испытывала странные, не совсем объяснимые чувства, постоянно наплывающие на меня откуда-то извне.

Все началось с того, что я вдруг почувствовала свое бессилие перед вещами — армией предметов, обладающих особой силой. Их агрессию, напоминающую скорее сопротивление, я как-то испытала в один из знойных весенних дней, убирая в чемоданы зимние вещи и собираясь заменить их легкой одеждой. В тот день я вдруг обнаружила себя в эпицентре душного потока ворсистых жакетов, бесчисленных кофт, шапок и перчаток, после чего проспала двое суток как человек, потерявший сознание от солнечного удара.

А еще раньше — когда, словно выпорхнув из своего укрытия, сам по себе исчез сверток с драгоценностями, подаренными мне по случаю многочисленных знаменательных событий, я вместо естественного огорчения ощутила какую-то странную легкость — привкус незнакомой, новой волны свободы, и поняла причину помех — исподволь, из своего потаенного угла создаваемых на протяжении долгих лет именно этими дорогими, изящными безделушками.

Позднее, когда смутно ощущаемое воздействие бездушных предметов переросло в отчетливо осязаемое давление, я осознала, что мы, внешне вроде бы управляющие всеми этими мелочами, на самом же деле по каким-то неведомым нам причинам безнадежно зависим от них…

Это необъяснимое, тягостное ощущение я испытала спустя некоторое время и на юбилее нашего друга-поэта — в его роскошном особняке, построенном после перехода на новую работу.