Антология современной азербайджанской литературы. Проза

И старик проснулся. Гашга тянулась мордой к траве и натягивала повод, намотанный на руку Мухаммед-киши. Он взобрался в седло и поехал в деревню. Уже светало. Пастух Сартиб гнал скотину. Остановившись у дома старухи Машараф, он что-то рассказывал ей.

— Вдруг слышу — колокольчик звенит. Коровы стали, рога опустили. Только это я подбегаю, гляжу — а на пригорке сидит волк дяди Мухаммеда. Подлизывается, как кошка, увидевшая мясо. Не выйдет, братец, думаю, никто тебе больше не поможет.

Мухаммед-киши слышал его слова.

— Чей волк, говоришь?

— Вру, что ли? Услужил ты божьей твари и выпустил на волю. Однажды этот несчастный примкнул к волчьей стае. Так они его в тот же день прогнали, сказали, ты ступай, мол, себе, позванивай колокольчиком…

Его слова были для Мухаммеда-киши, как масло по сердцу.

— Бог про волка знать не знает. Как и про дурной глаз.

Старуха Машараф поняла, в чей огород этот камушек, и, ворча, удалилась к себе во двор.

— Чтоб ослепнуть дурному глазу!

— Слышь-ка, Сартиб, ты погляди за волком-то, чего он делать станет.

— А чего ему делать: к какой животине ни подкрадется, та враз и убегает.

Мухаммед-киши отправился домой. У него оставались еще четыре овцы и два молоденьких барашка. Погибшего барана он держал отдельно от них, чтобы тот не исхудал. Через неделю от Рашида пришло письмо. Он писал о том, что порезал ножом палец, когда чистил картошку. Товарищи стали над ним подтрунивать. Мол, у всех раны боевые, а у него — кухонные. И он попросился на передовую. Поступок сына обрадовал отца, но мать забеспокоилась.

— Место мужчины — в бою. Знал бы я раньше, что он картошку чистит, вернул бы его назад. У людей дети вон какие герои, а мой поваром работает.

— Ты себя не шибко-то в грудь бей. Прежнее место у него было хорошее. А теперь под пулю золотую полез.

— Будет тебе болтать-то. Я еще ни в чьей тени не прятался и сыну не позволю. Лучше слепая дочь, сидящая дома, чем сын, прячущийся на задворках.

Жена, почувствовав настроение мужа, замолчала. Подумала: «С тех пор как привязал колокольчик к волку, от радости в облаках витает». Мухаммед-киши сунул письмо в карман, вышел на улицу и зашагал в сторону виноградников. Все должны знать о том, что Рашида послали на передовую. Но он не знал, что это слово означает. Понимал, что слово это хорошее, достойное, возвышающее. Мусеиб-муаллим тоже оказался здесь. Он сидел рядом с навесом и удрученно просматривал газеты.

— Дядя Мухаммед, сам военный комиссар ушел на фронт. Я тоже хочу подать заявление, чтоб меня отправили. Совесть не позволяет просто так вот сидеть. Дезертиром себя чувствую.

— Если так плохи дела, то и я с тобой. Не гляди, что старик.

— Нет, дядя Мухаммед, у тебя сын воюет.

— Когда дело касается чести, и отец должен идти за сыном. Но я за ребят наших спокоен. Дадут фашистам прикурить — поскорее бы.

Они встали и направились в сад. Сартиб неподалеку пас коров. В руке он держал виноградную гроздь и отщипывал от нее. Увидев старика, он улыбнулся.

— Слышь, отец, чего за волком своим не смотришь?

— А что случилось? — Мухаммеду-киши шутить было некогда. Он думал о том, что сказал ему Мусеиб-муаллим.

— А чего может случиться? Деваться-то ему теперь некуда, вот и кружил вчера, как лиса вокруг виноградников.

Однажды вечером Сартиб привез на ишаке труп волка. Кликнул старика:

— Забирай. Скопытился. Еще немного, и шакалы от него ничего бы не оставили.

Волк совсем уже не был похож на того, что попал когда-то в овчарню. Тот был упитанным, здоровым, глаза сверкали, а этот был кожа да кости, с облезлой шкурой, потухшими глазами. Сартиб стащил его наземь.

— Поразвлеклись хоть как-то. Одно удовольствие было с волком твоим. Последнее время приходил и сидел около стада. Вперит глаза в меня… А я про себя, сукин ты сын, думаю, жнешь, что посеял. Даже бегать у него сил не было.

— Ладно, а где ж его колокольчик?

— Услужил он ему, нечего сказать. Может, я его себе оставлю, а? Хочу привязать к козе Гафара, она у меня стадо водит.

— Давай сюда, он мне нужен. Помоги-ка мне освежевать волка.

Ребятишки окружили их. Среди них нагишом стоял карапуз лет трех-четырех.

— Не бойся, малыш, он дохлый. Помочись-ка сюда.

Мальчуган словно ждал этого…

Сартиб спросил:

— А это зачем?

— Обычай, сынок. Когда убьют волка, всегда так делают. Много на свете злых людей. Кого смажут волчьим жиром, так тот на самого родного человека волком глядеть начнет.

Прошли осенние дожди, и травы зазеленели. По утрам их покрывал иней. С гор дул холодный ветер; на их вершинах от времени до времени вздымались столбы снежной пыли. Деревья становились черными. Мухаммед-киши все время проводил на жнивье. Приходил сюда каждое утро. Побеги осенней травы напоминали молодой лук. Старик и сейчас возвращался оттуда. По бревну, перекинутому через ручей, прошел молодой барашек. Он был выкрашен хной, на шее у него весело покачивался колокольчик. Шел он очень важно. Словно говорил своей походкой: «Прочь с дороги. Это иду я. Погодите немного, и у меня будут крутые рога и жирный курдюк. Я стану сильным бараном».