Антология современной уральской прозы

«...его «Анналы» представляют собой не историю империи, а выписку из Римских канцелярий. У него все полно обвинениями, обвиняемыми и людьми, вскрывающими себе вены в ванне. Говоря о доносительстве, он в сущности самый большой доносчик. А какой стиль! Какая беспросветная ночь!.. Разве я не прав, господин Виланд? Но я мешаю вам, мы присутствуем здесь не для того, чтобы говорить о Таците. Посмотрите, как хорошо танцует император Александр...» «Я не знаю, зачем мы здесь присутствуем, ваше величество, — ответил Виланд, — но я знаю, что в эту минуту ваше величество делает меня самым счастливым человеком на земле... после сказанного вами я забываю, что вы владеете двумя тронами. Я вижу в вас лишь представителя литературы...» (Талейран. Мемуары).

Именно! — представитель мильонов пламенных, или многоязыких страниц — кривых осколков карнавального зеркала, брызнувшего во все страны света — их светлостями: от солнце-королей до солнечных королей-зайцев... запустившего в мир — зайцами — тех и этих героев. Зеркало — как вечный карнавал, в крайнем случае — маскерад для узкого круга. Зеркало — как королевская мантия, сшитая из шкур солнечных зайцев. Право, не знаю, зачем мы присутствуем — здесь... и ещё где-нибудь... но вы возвели меня в счастливцы, поместив на перилах — том, писанный отлучённым от яви... отъявленным литературным героем! — собственноручное начертание (нагромождение) побед — амплификация (безвкусный плеоназм?)... припуск выразительности жизни. Продолжительности? И отметившие марафон пера — парангоны-изречения... извлечения из удобривших наст ушей? из легенд? Схваченные страницей — финишные ленты строк, давно разорванные...

И схватившие страницу шлагбаумы строк, чья прямолинейность... черно-белая, как апартеид... А за ними — по солнцу, по молодости — цок-цок... в изогнутой слепящей далью седловине, верхом на Италии в яблоках, как в республиках — скороспеющих паданцах, ах!.. И оседлав горбатую миражами плюющую на всех Пустыню, оттенив око мрачностью и брезгливостью — и сведя тело к тонкости насмешки, высушив — пряностью... Ну-с, мсье шейхи, заступившие за кофий с шербетом, искусите-ка в вашем исчерпывающем, неисчерпаемом фолианте, в ваших избранных переводах с небесного... фи, эти необрезанные головорезы — я и мои солдаты — верхом с горшка обратились к венцу... глоткой к винцу, чтоб им не просохнуть, так насосались — лилейное знамя мерещится аж трёхцветным! Не то непременно бы обратились... Не сколотить ли обширный Диван — и столпообразной дискуссией усидим эту проблему? Не пристегнуть ли нам по случаю Мекку?.. — и запахивающий гузку в небо воздушный шар: — Ваши люди настаивают — сей почтой я сношусь с Великим Пророком и имел удовольствие испросить годичный исправительный срок... вечно этот народ закоснел в правоте! — за строчками, там...

Но его ведущая тема — ведущая слепца тень, явная арапка, что манкирует неотступностью и является — на мгновение (синоним призрачности) — призраком! переходом во тьму, сверкнувшим — штыком, преломляющим солнце на всё ненасытное пространство... призрак — как синоним мгновения... И пока тени дано быть отступницей, слепому дано — присутствие в вечности... или — вечное присутствие, вечный переход... (Переходность слепоты, отказанной — императорский жест — ведущим оседлое время)... Да, при всём слепящем блеске тень у него — одна! — недоступность, дар, только и доступный тени. Неузнанность ввиду непрозрачности. Варианты: «Генерал... дело не в шорах, но в пыльных шторах...» Вечное присутствие — до рельефности прозрачности...

...вернее — какая вечная тьма ослепленных им глаз, радужных золотоискателей и сверловщиков — какое заглядение! Даже куст у дороги — зеленокрылое воинство, ангел — весь усыпан чёрной ягодкой горящих зрачков... чёрной жаждой — наводниться им, быть разбавленным — его величием... жаждой — тиражировать, захлопнуть двумя створками — какая контрафакция!

«Император прибыл в Эрфурт 27 сентября 1808 года в десять часов утра. Уже с предшествующего дня огромное количество людей толпилось на улицах, ведших к его дворцу. Каждому хотелось увидеть его, каждому хотелось приблизиться к тому, от кого исходило всё: троны, бедствия, ужасы и надежды» (Талейран).

Варианты: «Толпа хлынула к нему. Люди вглядывались в него, хватали его за руки, обнимали колени, целовали его одежду, старались хотя бы прикоснуться к ней; ничто не могло утолить их восторг...»

«Они застали его окружённым людьми, похожими на помешанных, — до такой степени восторг и любовь заставляли их пренебрегать простой вежливостью... Приближённым Наполеона удалось на короткое время очистить комнату, чтобы помешать вторичному нашествию, они заставили дверь столами и стульями. Но тщетно! Толпа снова хлынула в комнату... Вскоре под окнами постоялого двора появилась толпа людей, несших обломки Бонских ворот. Они кричали: «Наполеон, мы не могли вручить вам ключи вашего верного Гренобля, но вот вам городские ворота!..»