Антология средневековой мысли. Том 1

Более того, речь зашла о самой возможности перевода понимания в понятие. Последнее (так во всяком случае думал Августин в диалогах «О количестве души», «Об учителе», в «Христианской науке») есть знак понимания в уме. Это не перевод другими словами, это иная выраженность, неизменно связанная с озвучиванием слова. Потому западноевропейская наука основывается на двух возможностях постижения какой-либо проблемы: на анализе текстов через понятия, то есть на анализе означенных слов, и на чтении, переписывании, даже пении текстов (legere, capere, scribere — три основных занятия монаха), предполагавших неаналитическую захваченность словом. Если всмотреться в латинские тексты, то даже непосвященный человек обнаружит обилие слов, производных от capere (брать, хватать): percipere, concipere, accipere, excipere и др., которыми выражается нечто постигнутое из тайны Божественного слова. Идея речи, выдвинутая Абеляром, потому и кажется столь значительной, что создавала возможность изменения не значения предложения на то или другое, а самой души, впустив в нее множественность смыслов, «схваченных» (конципированных) в едином миге постижения и корректно выраженных. Такую речь, которая является средостением разных (звучащей, письменной и интеллектуальной) речей, он называет «естественным свойством вещей»[27], естественной речью, способной «сращивать» (concernere, конкретизировать) в вещь значение и смысл. Прежде чем такого рода понимание обрело свое собственное терминологическое выражение («концепт»), оно выражалось термином intellectus, вместе означая и «понимание» и «понятие». Так, Иоанн Скот Эриугена писал: «Когда я понимаю то, что понимаешь ты, то я делаюсь твоим пониманием и становлюсь в тебе неким невыразимым образом. Подобным образом, когда ты чисто понимаешь то, что я понимаю ясно, ты становишься моим пониманием, и из двух пониманий происходит одно, образованное из того, что мы искренне и несомненно понимаем»[28]. Но вот это «чистое понимание» случается крайне редко. Оно предполагается тогда, когда понимание отложилось в понятие как объективное единство различных моментов предмета понятия. И оно не предполагается хотя бы потому, что в понимание включено непонимание, как в вещь неопределенность вещи. Если бы это было не так, нам сейчас незачем было бы заниматься Средневековьем, ибо оно навсегда сохранило бы свое предметное содержание и фиксированные смыслы. Или если бы мы им и занимались, то скорее как коллекционеры. Смыслы не позволяют точно знать, как оно было на самом деле. И в этом эвристическая сила именно Средневековья, поставившая саму проблему смыслов. О том, как оно было на самом деле, свидетельствуют только сами произведения, в которых нельзя изменить ни строчки. Их мы и представляем, предваряя вводными статьями, повествующими об авторах трудов, а в конце поместив глоссарий терминов, наиболее часто употребляемых в Средневековье, в том числе и в текстах, помещенных в «Антологии».

Подбор текстов обусловлен не только значимостью их авторов для мысли своего времени. Мы пытались представить те из них, что были до сих пор неизвестны нашему читателю. Многие впервые переведены на русский язык специально для «Антологии». Таковы трактаты Боэция, Иоанна Скота Эриугены, Петра Абеляра, Петра Ломбардского, Рихарда Сен-Викторского, Фомы Аквинского, Роджера Бэкона, Раймонда Луллия, Иоанна Дунса Скота, мистиков Генриха Сузо, Иоганна Таулера и др. Избранные трактаты или диалоги воспроизведены полностью либо во фрагментах, представляющих законченную мысль. Некоторые (например, «Комментарии к „Категориям" Аристотеля» Боэция и Абеляра) позволяют обнаружить движение мысли по поводу одного и того же предмета анализа.

Вводные статьи и комментарии написаны разными людьми, как верующими, так и неверующими, — это первый опыт составления такого рода антологии. Более того, во вводных статьях заявлена авторская позиция и склонность к определенным типам анализа, потому одни статьи и комментарии науковедческие, другие философские, третьи — с почти мистическим оттенком. Написаны они единомышленниками только в одном — представить свету безвестное и постараться представить его правильно, насколько хватает сил и разумения.

С. С. Неретина

Аврелий Августин

Aurelius Augustinus (354-430)