Антология странного рассказа

7. Моё рабочее название — «В тени». Солнце усилилось в три раза и люди бегут впереди него, чтобы всегда жить ночью, хотя земля всё более пустыня. Под землёй прячется, охлаждая жизнь электричеством, вторая раса людей. Третья живёт в закрытых домах-колбах с затемнёнными стёклами у морей. Подземная раса — «кроты», уменьшились и согнулись. Морские стали почти что рыбы. И только бегущие всё ещё похожи на нас и ждут уменьшения Солнца. Первыми вымрут бегущие. Их называют «тень», или «иоанны». «Тень» смотрит на свой бег как на подвиг и служение, как на искупление всех прежних людских грехов. «Рыбы», или «соломен», склонны к играм и истерике, они прячут свой страх в экстазе. «Кроты», или «ироды», всё глубже себя хоронят, они почвенники, любят землю. Когда Солнце успокаивается, бегущих «теней» уже нет, «рыбы» посходили с ума и не замечают перемен, а «кроты» слишком глубоко закопались, да и такое Солнце им, «иродам», теперь только разрушит всю структуру, они мутировали и не видят на поверхности 4.

8. Моё рабочее название «Ебущиеся черти».

Вы уж, братья, мне поверьте: / Есть ебущиеся черти, / Если много станешь знать, / Тех чертей не избежать.

За этот безобидный стишок поэта-матершинника начинают жёстко преследовать. Оказывается, всякому, достигшему доступа к принятию неотменяемых решений в любой области, наносят визит эти самые существа и имеют его во все отверстия. И потом каждый год ебущиеся черти приходят в этот день и делают своё дело, где бы ты ни был, с кем бы ни обедал. На этом солидарность хозяев мира держится 5. А поэт не знал ничего, он сочинил просто так, интуитивно, когда слушал, обкурившись, Пи Орриджа. То есть он поэт настоящий, в его стихах выражается мировая проблема в обход его личных желаний. Меня будет приятно читать всем сторонникам конспирологии и теорий заговора, а также всем отчуждённым от принятия решений людям, ведь, получается, что опускают-то не их совсем, а как раз самих опускателей.

9. Моё предположительное имя — «Специальный канал». Пафосный зачин: «Я начинаю этот дневник, потому что программы с выигранного канала не пишутся на видео. Моё видео в порядке. Голова тоже. Просто на специальном канале действует некое, не ясное мне, препятствие. Не пишется даже звук на диктофон. Я ещё не знаю, буду ли писать сразу во время просмотра — жаль, там нету рекламных пауз — или после, по памяти, самое важное. Самое странное. Посмотрим. Я пишу исключительно для себя, чтобы легче было когда-нибудь разобраться, снова взвесив в мыслях увиденное. Точнее, показанное. Не думаю, что буду кому-то давать эти записи. Хотя я ведь не знаю, что именно тут будет завтра написано. Нужно просто протянуть руку к пульту, набрать комбинацию цифр». У обычного человека выиграла это вещание спутниковая антенна. Сколько нас таких? — задаётся он. — Кто смотрит ещё? Почему именно это? — Извините, мы не имеем права разглашать подобное, — ответили в офисе по телефону. — Хотите, отключим? Но после отключения вас, скорее всего, не впустит к нам охрана, сэр. А ещё вероятнее, вы вообще не отыщете наш офис, потому что он находится внутри совсем другого офиса, и никому ещё не приходило в голову искать нас там, где мы есть. Герой отказывается отключаться. Зовёт полюбоваться друзей, но они, посмотрев, избегают героя, как чем-то нехорошим заражённого, больше не приходят. Чей это эксперимент? Спецслужб? Инопланетян? Мирового масонского правительства? Такая фабула позволяет использовать все самые странные места из своих записных книжек как пересказ передач специального канала. По сети герой находит «клуб отключённых». Они сличают впечатления, записи, воспоминания, но идти к герою смотреть ни за что не хотят — боятся, что теперь наказуемо.

Первой его передачей на специальном канале была почти безобидная. Оказывается, Моцарт был отравлен не за разглашение каких-то масонских тайн («Волшебная флейта»), доставшихся ему в ложе, а за их вольную трактовку. Никто его не травил. Токсикация наступает в таких случаях сама собой. Нормальная реакция организма на преступление против собственного смысла. Фильм был, впрочем, почти не об этом, а о биохимическом механизме неотвратимого наказания. О необратимости реакции. О молекулярных подробностях внутреннего трибунала. Выступали медики, ссылались на микроскоп. Это тоже зародыш романа, но сделаем из него внутреннее украшение— передачу специального канала. Найдя-таки их офис, герой получает новый приз. Он становится сотрудником специального канала, хотя по-прежнему не понимает, что это такое и откуда берётся. «В перспективе мы видим в вас автора целого цикла передач».

Финиш: «Специальный канал начинает заранее определять мою жизнь. Вообще-то мне это нравится. Легче, успешнее, интересней. Вот только не знаю, куда оно в итоге ведёт. Но от этого ещё интересней. Заранее дам себе слово ни о чём потом не жалеть»6.