В формате настоящей «Антологии» мы не имеем возможности во всей полноте — с доказательствами и примерами — развернуть анализ основных аспектов богословского и философского наследия Ангеликуда. Подобного рода исследование, надеемся, вскоре увидит свет. Здесь же мы можем изложить лишь общие соображения по этой теме.
В качестве важной особенности мысли прп. Каллиста Ангеликуда следует отметить, что основной корпус его текстов формировался не в условиях полемики, требующей написания специальных трактатов и четкой систематизации мысли, но «в дидактических целях», т. е. как сборник основанных на экзегезе Священного Писания и на внутреннем опыте поучений, посланий, рассуждений, которые обращены к монашеской братии и посвящены практике духовного делания. Этот «прикладной характер» творчества Ангеликуда предопределил и расстановку акцентов: основное внимание богослова сосредоточено на вопросах гносеологии, на учении о человеке, о молитве, созерцании и т. п.
Учение Ангеликуда, не сформулированное в виде специальной доктрины, реконструируется на основе сравнительного анализа текстов. В результате этого анализа нами были выделены следующие положения богословия Ангеликуда:
1. Центральным онтологическим понятием Ангеликуда является понятие Единого, восходящее к Дионисию Ареопагиту и неоплатоникам. Следуя Ареопагиту, Ангеликуд вводит понятие о «надмир–ном» и «численном» Едином. Поскольку понятие численности для него синонимично доступности мышлению, высшее Единое оказывается изъято из исчислимости и раскрывается в «том, что около» Бога — в именах, силах, энергиях. Имена суть «простые образы» Бога, через которые происходит познание; одним из важнейших имен является «Красота», благодаря которой ум привлекается к Богу.
2. У Ангеликуда отсутствует стройное учение о Божественных энергиях. Представление о Божественных энергиях у него, с одной стороны, является частью учения о Святом Духе, а с другой — частью учения Дионисия Ареопагита о Божественных именах как качествах и образах. Множественность проявлений Единого (энергий) приводит Ангеликуда к представлению о множественности причастностей Божесгву. Причастие трактуется как перенимание Божественной мудрости, как чувство, т. с. восприятие умным чувством Божественного Света или как ощущение (причастие Единому в состоянии
3. Согласно Ангеликуду перед причастием Единому ум приобретает «форму» Божества или входит в «образ» Божества, который можно было бы назвать «гиперохическим» (букв.: превосходящим), т. е. становится лишенным вида, качеств, границ. Таким образом, причастие Божественному в понимании Ангеликуда состоиг в обретении умом Божественных качеств.
4. Через учение о «раскачествлении» ума Ангеликуд разрешает противоречие между принципиальной непричаствуемостью сокровенного Единого и возможностью обожения ума. Теряя все свои свойства, вплоть до мышления, ум перестает бы ть умом, становясь
5. Применительно к богопознанию, Ангеликуд выделяет несколько способов познания Божества: через «логосы сущих» и через некие состояния ума, связанные с действием Божественных сил. Ключевым понятием гносеологии Ангелику да становится «эрос», на основе которого совершается высшее познание, происходящее вне ума и состоящее в достижении тождества взаимно влюбленных ума и Бога. Понимание эроса как средства достижения единства с Единым восходит к платоновской философии, но у Ангеликуда оно дополнено учением о взаимности такого рода эроса: эросу человека, направленному к Богу, соответствует божественный эрос, т. е. Любовь Единого к человеку.
Заслугой Ангеликуда является разработка мистической терминологии для обозначения экстатических состояний ума, выходящего за пределы мышления (горение, опьянение, полет, восхищение и т. п.). Эрос понимается одновременно как нечто и доступное, и недоступное мышлению, непричаствуемое и полностью причастное. Ангеликуд следует Ареопагиту в создании иерархии причастностей и представлении о посредниках, хотя и структурирует ее не так строго.
6. В антропологии Ангеликуда, которая является результатом личного духовного опыта, задействованы как философскде средства (в полемических трактатах), так и поэтические образы. Многообразие языковых средств и некоторая непоследовательность в терминологии связаны с тем, что вербализация этого опыта происходит посредством интеллекта, не принимающего участия в самих мистических переживаниях. Представления о душе как «саможивом» существе, об уме как высшей активной части души, способной наполняться Божеством, и о сердце как средоточии эмоциональной и познавательной деятельности согласуются со святоотеческой (ас–кетико–монашеской) традицией и находят прямые параллели у свв. Исаака Сирина, Максима Исповедника и Григория Паламы.