Антон Чехов как оппонент гнилой российской интеллигенции

«Совсем Азия! Такая кругом Азия, что я просто глазам не верю. 60 000 жителей занимаются только тем, что едят, пьют, плодятся, а других интересов — никаких. Куда ни явишься, всюду куличи, яйца, сантуринское, грудные ребята, но нигде ни газет, ни книг… Местоположение города прекрасное во всех отношениях, климат великолепный, плодов земных тьма, но жители инертны до чёртиков… Все музыкальны, одарены фантазией и остроумием, нервны, чувствительны, но всё это пропадает даром… Нет ни патриотов, ни дельцов, ни поэтов, ни даже приличных булочников.» (стр. 121)

О соседях по московской квартире, 1886 год:

«Надо спать. Над моей головой идёт пляс. Играет оркестр. Свадьба. В бельэтаже живёт кухмистер, отдающий помещение под свадьбы и поминки. В обед поминки, ночью свадьба… смерть и зачатие… Кто-то, стуча ногами, как лошадь, пробежал сейчас как раз над моей головой… Должно быть, шафер. Оркестр гремит…» (стр. 45)

Человек, не способный спать при шуме, как правило, становится мизантропом, в лучшем случае абсурдистом-мазохистом-неврастеником, разрывающимся между любовью к людям и желанием отпилить соседу голову.

О читателях:

«Бывают минуты, — пишет он 23 декабря 1888 года, — когда я положительно падаю духом. Для кого и для чего я пишу? Для публики? Но я её не вижу и в неё верю меньше, чем в домового: она необразованна, дурно воспитана, а её лучшие элементы недобросовестны и неискренни по отношению к нам.» (стр. 258)

О приятелях (1891 г., в письме сестре):

«Меня окружает атмосфера злого чувства, крайне неопределённого и для меня непонятного. Меня кормят обедами, поют мне пошлые дифирамбы и в то же время готовы меня съесть. За что? Чёрт их знает. Если бы я застрелился, то доставил бы этим большое удовольствие девяти десятым своих друзей и почитателей… Не люди, а какая-то плесень.»

О семействе художника, у которого Чехов приобрёл усадьбу в Мелихове (1892 г.):

«Гадко, что вся эта голодная и грязная сволочь думает, что и я так же дрожу над копейкой, как она, и что я тоже не прочь надуть.» (стр. 294)

О пациентах (1894 г.):

«Всё было хорошо, но одно только дурно: не хватает одиночества. Уж очень надоели разговоры, надоели и больные, особенно бабы, которые, когда лечатся, бывают необычайно глупы и упрямы.» (стр. 317)

О жизни вообще:

«Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся…» (стр. 107)

В. Г. Короленко запустил легенду о Чехове-пессимисте, «которая долго будет осложнять и затруднять правильное понимание чеховского творчества…» (стр. 97).

Заметим, что пессимист — это не вполне дозревший мизантроп, которому гуманистические предрассудки мешают называть вещи своими именами. Короленко сумел-таки разглядеть в Чехове пессимиста, а другим мешало сделать то же самое их желание видеть Чехова в числе «предтеч» и «столпов» их бодрых мировоззрений.

* * *