Антон Губенко

История российской авиации началась с Качи. Первый пилот школы инструктор Матыевич-Мациевич, поднимая 11 ноября 1910 года в воздух старенький биплан, еще не знал, что школа станет гордостью Советской России.

Антон гордился такой славой школы и считал себя ответственным за ее авторитет. Инструкторы школы, среди которых было немало будущих прославленных летчиков, охотно рассказывали об историческом прошлом школы. Губенко узнает о жизненном пути Нестерова, Ефимова, Арцеулова, Цветкова, Крыжановского, Спатареля, и в этом прекрасном перечне фамилий ему покажется, что слава всей авиации родилась в Каче.

Неизгладимое впечатление произвела на Губенко встреча с высоким, простодушным летчиком-инструктором Петром Стефановским, который сам недавно окончил Качинское училище. Как и Губенко, Стефановский тоже учился в Ленинградской военно-теоретической школе. Родные стены Ленинградской школы, общие знакомые сблизили курсанта и инструктора, сделали их друзьями.

Широкоплечий, с бритой головой, всегда с приветливой улыбкой, аккуратный и подтянутый, Стефановский олицетворял собой спокойствие. Он был прост в обращении, и эта простота чудесно сочеталась с армейской вежливостью. Курсанты не помнили случая, чтобы Стефановский позволил себе какую-нибудь грубость. Его любили за то, что он хорошо летал, за то, что не делал никаких секретов из техники пилотирования, за то, что щедро делился с товарищами и душевным теплом и опытом.

О своем первом полете с инструктором Антон позднее рассказывал:

«Дальше началось невероятное. Земля под нами расшалилась и принялась неуклюже куролесить вокруг самолета. Она исчезала, появлялась и перемещалась во всех направлениях. Она вздымалась передо мной, как морская волна, и снова тяжело обрушивалась вниз. Меня то вдавливало в сиденье, то отрывало так, что я повисал на ремнях, то вертело до головокружения. Я пытался сообразить, что сейчас делает самолет, но у меня ничего не получалось. С уважением подумал об инструкторе: „Как он в этом разбирается? Бог!..“ Наверное, и сейчас на его лице та же спокойная, приветливая улыбка».

Несколько лет тому назад, когда Петр Михайлович Стефановский работал над книгой «Триста неизвестных», он вспоминал:

«Курсант — это продолжение инструктора, его школа, его система, его, если хотите, бессмертие. Инструктор не влияет на подбор курсантов, но зато активно влияет на их жизнь. Смело можно утверждать, что хорошего инструктора курсант помнит всю жизнь. Антон Губенко был из числа нелегких курсантов. Своим устремлением вперед он опережал программу обучения, хотел летать и летать. Мне не раз приходилось предупреждать его за нетерпение. Он прекрасно знал теорию, великолепно летал. Думаю, что это качество у него было врожденным. Антон не уставал на аэродроме. Значит, он любил свою работу, любил авиацию. И еще один эпизод. Проверкой крепости чувств к профессии являются смелые и неожиданные потрясения. В авиации это аварии и катастрофы. Однажды после сильного дождя, не успев вовремя затормозить, Антон выкатился за полосу, попал колесами в яму, перевернулся и вообще-то чудом остался живым.

Мы прибежали к самолету, увидели его висящим на парашютных ремнях головой вниз, и вместо ругани, обычной в таких ситуациях, он спросил: „Второй полет не сорвется?“ Это был Антон Губенко с его неукротимой устремленностью в небо».

Не обходилось в учебе и без курьезов. Однажды, отрабатывая упражнения по разучиванию переворотов, он, одобренный похвалой, переданной Стефановским по переговорной трубе, так увлекся новой фигурой, что не заметил, как потерял высоту. Он приготовился к очередной фигуре, как вдруг почувствовал, что управление перехватил инструктор. На земле, срывая с головы шлем, Стефановский отчитал Губенко и указал на плохую осмотрительность.

Такой разнос Антон переживал больно. А через несколько дней произошел еще один случай.

Выполняя самостоятельный полет на скороподъемность, Губенко встретил на пути облачко и несказанно обрадовался ему. Укрывшись за ним, он стал пилотировать, выделывать фигуру за фигурой. Рассчитав время возвращения, он направил самолет на аэродром, довольный собой. Ему хотелось петь. Он с благодарностью подумал об одиноком облачке. Кругом чисто. Он видел дымку в горах, зелено-голубую над морем, и себя, покорителя высот. Антон запел. Ничто не обещало близкой беды. Безмятежность он сохранил и на аэродроме до тех пор, пока не был вызван к командиру отряди.

— Где вы сегодня были? — спросил командир.

— В зоне.

— Что делали?

— Я попал в облака и взял высоту выше заданной.

— Скажите прямо — пилотировали без разрешения. Сколько петель?

— Пилотировал. Пять петель и три переворота.

— Пять и три. Точно. Я сам был в воздухе и считал каждую вашу петлю. Хорошо, что не соврали, а то за каждую петлю дал бы сутки ареста.

Губенко не наказали. Но он хорошо понимал, что два замечания подряд много, и решение об отчислении может быть принято в любой момент.