Антон Иванович

– Человек о других по себе судит, – продолжил Антон Иванович. – Если сам лгун, то, думает, и другие такие же. Могут и не поверить вашим рассказам о кошмарах в плену, поэтому я собираю рассказы очевидцев о концлагерях и о русских там.

– Русские рассказывают? – спросил бывший офицер.

– Да нет, в основном французы. Да это и к лучшему, французам больше поверят. А вам, наверное, лучше сдаться союзникам, когда они здесь появятся.

– А появятся? – спросил казак.

– Появятся. Только на них надежда-то, – вздохнул Антон Иванович. – В июне восемнадцатого года посылал я в Москву одного своего генерала просить помощи у союзников. Не дали. Им было главное, что бы кто-то на Восточном фронте с немцами воевал. Воевали большевики, вот нам денег и не дали, что бы мы не мешали им воевать. Помогать стали только в девятнадцатом году, когда уже поздно было. Они могут вас выдать большевикам. И как вы оправдаетесь, что служили у немцев?

– Подумаешь – служили? – сказал бывший офицер. – Мы же никого не убивали.

– Ну и что, что не убивали. Служите же. Вместо вас могли здесь немцы быть, а теперь они на фронте русских убивают. Здесь недалеко есть лагерь для военнопленных, там и русские есть. Они же немецкую форму не надели.

– Что ж делать, – сказал бывший офицер, – мы одни русские, вы, Антон Иванович, другие, а там третьи.

– А русские должны быть везде одни, – сказал Антон Иванович.

– Русские, может быть, и должны быть одни, – сказал бывший офицер. – А вы знаете, что с евреями немцы делают? В печах сжигают, а пепел их в полях раскидывают, как удобрения.

– Живых сжигают? – спросила Ксения Васильевна.

– И живых тоже. Подцепят человека на крюк за нижнею челюсть ещё живого и отправляют в печь.

– Ужас, – закрыла лицо руками Ксения Васильевна, – как же он, бедненький, мучается.

– Как рыба на кукане бьётся, – подтвердил казак слова бывшего офицера.

– Вот он – национал-социализм в действии, – сказал Антон Иванович. – У Гитлера программа более реалистична, чем у коммунистов. Как они собираются сделать всех людей на земле счастливыми – не понятно. Это утопия, это не возможно.

– А у Гитлера, почему программа более реалистична? – спросил бывший офицер.

– Ну, как же? Каждый захочет быть хозяином над кем-то, если это умело ему преподнести. Немцы – великая нация. Остальные нации должны им служить: славяне в качестве рабов, а евреи в качестве удобрения. За это можно идти и убивать. А вот умирать можно только за Родину. Испокон века русский человек был смышлен, талантлив и нутром любил свою родину. Испокон века русский солдат был безмерно вынослив и самоотверженно храбр. Эти свойства человеческие и воинские не смогли заглушить в нем 26 советских лет подавления мысли и совести, колхозного рабства, стахановского изнурения и подмены национального самосознания интернациональной догмой. И, когда стало очевидным для всех, что идет нашествие и завоевание, а не освобождение, что предвидится только замена одного ярма другим – народ, отложив расчеты с коммунизмом до более подходящего времени, поднялся за русскую землю так, как поднимались его предки во времена нашествий шведского, польского и наполеоновского… Конечно, вывеска мерзкая – СССР, но за вывеской-то наша родина, наша Россия, наша огромная, несуразная, непонятная, но родная и прекрасная Россия. Немецкая пропаганда вещала, что, мол, русские трупами закидывают германские войска, потому и выигрывают. Не верю!

– Брехня, конечно, – согласился казак, – хотя иногда, кажется, что так оно и есть, особенно в начале войны.

– Немцы не знают, особенности жизни в СССР. Статью о врагах народа никто не отменял, – сказал мрачно бывший офицер. – Если не сумеешь внятно объяснить, откуда у тебя такие большие потери могут навесить на тебя ярлык «немецкий шпион» и расстреляют со спокойной совестью.

– Почему СССР мерзкая, папаша? Я не согласен, – сказал молодой. – Не так уж плохо мы и живём.

– Ты другой жизни не знал, – возразил казак.

– Может и так. Только смотри, сколько заводов мы построили! А Днепрогэс? Разве одним кулаком фашиста завалишь? Оружие надо. Откуда бы мы его взяли, если бы не индустриализация? И в сорок первым мы немцам хорошо надавали. Провалился их блицкриг-то.

– Это верно, – согласился Антон Иванович.

– Что же нам, всё-таки, делать? – спросил казак. – И домой ведь хочется. А вдруг действительно не поверят? Расстреляют ведь и очень даже просто.

– Не расстреляют, – убеждённо сказал молодой. – Народу сколько выбили и переморили, вся страна в развалинах лежит, строить-то нужно будет? Все пригодимся. И вы, папаша, с нами отсюда в Россию, а? У нас руки, вон какие, а у вас – голова. Всякий свое принесет.

Антон Иванович улыбнулся:

– Да я бы с радостью, да, боюсь, не пустят.

– Да пустят.

Он оглядел апартаменты Деникина и сказал:

– Бедно живёте, папаша.

– Да где ж его, богатство, взять? – улыбался Антон Иванович.

– Ну, вы же генерал, воевали.

– Так мы воевали, а не грабили. А вам надо в партизаны уходить и немцев бить. Так вы свою вину искупите и перестанете быть предателями.

– Так-то оно так…