Антон Райзер

Райзер вернулся домой полный новых надежд, задуманное начинание представилось ему еще более достойным, поскольку сочетало в себе искусство с прилежным и полезным трудом, необходимым для пропитания, свободные же часы он намеревался полностью посвятить искусству.

В тот день он снова пообедал в обществе хозяина, за доверительной беседой, чувствуя в себе непреклонную решимость перенести ради искусства все жизненные невзгоды – ограничить себя лишь самым необходимым, сутками не спать, лишь бы практиковаться в искусстве и добросовестно преподавать.

Исполнившись благодаря этим решениям поистине героического мужества, на следующее утро он вновь явился к Райхарду – и выслушал окончательный приговор: его прошение о принятии в театр на безвозмездных условиях не может быть исполнено и никаких новых ангажементов в настоящее время в театре не предусматривается. Если бы Райзер пришел на несколько недель раньше, можно было бы подобрать ему место, но теперь поздно.

От столь неожиданного второго отказа внутри у Райзера все закипело, в эту минуту он возненавидел и запрезирал самого себя, потом спросил: так нет ли должности суфлера, переписчика ролей или чистильщика светильников? Весьма огорчительно, отвечал Райхард, что столь горячее стремление к театру не находит разрешения, остается лишь надеяться, что в другом месте ему повезет больше.

Райзер вышел от Райхарда в глубокой задумчивости и остановился близ стройки у замка, где одни люди подвозили на тачках строительные камни, другие их укладывали. Так он стоял целый час, смотрел на их работу – и вдруг почувствовал странное желание сбросить с себя чистое платье и вместе с остальными поденщиками подвозить в тачке камни для строительства.

Время шло к полудню, жара усилилась. Рабочие дали себе отдых и, расположившись прямо на земле, стали обедать. Райзер вступил в беседу с одним из этих людей и спросил, какова дневная плата за их труд. Оказалось, она на несколько пфеннигов превышает все его нынешнее достояние, и такие деньги он мог бы зарабатывать каждый день.

Райзер был полон такой решимости взяться за эту работу, что внутренне рассмеялся, когда рабочий, говоривший с ним, снял шапку, не подозревая, что с завтрашнего дня Райзер, быть может, станет его товарищем.

Единственным, что могло умерить его отвращение и презрение к себе, был этот задуманный шаг, возвращавший ему уважение к собственной персоне. Теперь он намеревался открыть Либетрауту свое истинное положение, отдать ему свою шпагу и платье в уплату за жилье и сразу приступить к перевозке камней.

Пока все эти мысли текли в его голове, он был совершенно уверен в их неоспоримой основательности, не догадываясь, что воображение снова сыграло с ним злую шутку и он лишь разыгрывает перед собой очередную роль.

Ибо положение подручного на стройке было из самых низших, что он мог занять; добровольное унижение необычайно его возбуждало, теперь он мог бы разделить образ жизни с остальными людьми своего нового сословия, по воскресеньям прилежно посещать церковь, вести тихую благочестивую жизнь, а в часы одиночества с наслаждением предаваться чтению Шекспира или Гомера, проживая внутри себя подлинную жизнь, которой был лишен во внешнем мире.

В подобных картинах милее всего была ему мысль о том, что по воскресеньям он будет прилежно посещать церковь и очень внимательно слушать проповеди. Тем самым он как бы изничтожал себя, поскольку вознамерился извлекать полезные поучения даже из проповедей самых захудалых священников и не возвышаться умом над самыми простыми людей.

Он снова воображал себя в положении ученика шляпника, когда не только на почитаемого проповедника, но даже на хористов, встреченных на улице, взирал с благоговением. В то время он не смел и думать о театре, однако сейчас ему мнилось, что это состояние ближе, чем всякое иное, может чудом подвести к исполнению его первоначального желания.

Но прежде чем действительно наняться поденщиком на строительство близ замка, он не мог удержаться, чтобы напоследок не зайти к Экхофу, – попрощаться с ним и заодно рассказать о крушении своей последней надежды.

Рассказывая, он испытывал невольное смущение и волнение, так как все время неотступно думал о своем нынешнем положении и о многом другом, чего не мог высказать.

Добрый Экхоф отвечал ему так: не стоит падать духом, в трех милях отсюда, в Айзенахе, стоит труппа Барцанти, куда его обязательно примут. Следует приобрести у них небольшую театральную практику и затем вернуться в Готу, где к тому времени, возможно, сложатся лучшие обстоятельства и ему легче будет поступить в здешнюю труппу, имея некоторый театральный опыт. Сделать это будет совсем нетрудно, а путь из Готы в Айзенах по мощеной дороге станет ему легкой прогулкой.