Антони Адверс, том 2

- Ах! Мне подумалось, что мы больше никогда не свидимся, - сказал Амах. - Пусть Аллах всегда освещает твой путь. - Он жреческим жестом вскинул руки над головой, словно черпая ладонями силы для своего благословения. Всадники закричали.

- Погоди, - сказал Амах. - Я дам тебе кое-что с собой. - Он замолчал и, кажется, передумал. - Моя дружба последует за тобой, - докончил он.

- Счастливо. - Оба произнесли это вместе и рассмеялись. Антони вскочил в седло.

- Езжай! - крикнул Амах.

Они стремглав полетели навстречу холодному ночному ветру, маленький, скачущий во весь опор отряд.

Амах смотрел, как они крохотным белым облачком несутся по серой, волнуемой ветром траве.

"Кисмет"[41]  - пробормотал он.

Потом повернулся к одному и своих людей и коротко приказал:

- Спусти Симбу.

Когда они первый раз остановились дать роздых лошадям, их догнал большой сильный пес, с которым Антони охотился последние несколько месяцев. Он подбежал и улегся у ног Антони. Тот понял, что это и есть прощальный дар Амаха, который ценил своих верных псов превыше своего золота. Дружба Амаха, как тот и сказал, последовала за Антони.

Через несколько минут они снова были в седлах и неслись по полого-волнистым, многомильным лугам, где путь им указывал лишь следующий склон, да рощицы, разбросанные там и сям словно неподвижные корабли в океане лунного света. Они скакали долго и быстро, отдыхали и снова скакали.

К утру они были на краю высокого уступа. Здесь плато круто обрывалось и двумя тысячами футов ниже, за несколькими милями размытых холмов, вразвалку переходило в низинный тропический лес. Там, куда ни кинь, расстилалось серое облако, из которого там и сям торчали окутанные траурным туманом пальмы. В трех днях пути через эту заплетеную орхидеями влажную пучину лежала фактория Гальего.

Хуан показал цепочку низких холмов на горизонте - она уже начинала золотиться в рассветных лучах, когда все остальное еще лежало во мраке запустения. Там-то, сказал Хуан, и укрылся брат Франсуа. До этих холмов по караванной тропе в факторию Гальего скакать часов десять. Антони понял, что по дороге в горы проехал совсем близко, и у него защемило сердце. "Если бы он знал... если бы увиделся с братом Франсуа тогда! Теперь может быть поздно".

Ему мерещилось, что лес укоряет его на разные голоса. Он отвернулся с тяжелым сердцем; его мучили дурные предчувствия. Далекие холмы были темны, как Голгофа. Однако предаваться сейчас угрызениям совести было бы недопустимой роскошью. Надо скакать вперед. Только бы опередить Мномбиби и его соплеменников. Если бы успеть - тогда все обойдется.

На краю уступа они сделали короткий привал: нужно было дать лошадям отдохнуть и пощипать сочной луговой травы, прежде чем нырять в лиственный залив. Между ними и океаном был только темный лес, сторона, в которой Антони себя утратил. Душа его влеклась к морю, которое лежало за лесом, к просторам, где под ясными звездами идут корабли. На одном из них он может покинуть Африку.

Но сумеет ли? Найдет ли силы?

Найдет ли силы, спася брата Франсуа, раз и навсегда порвать с факторией? Нелета, ухоженная плантация, сам распорядок жизни, созданный четырьмя годами упорного труда - все взывало к нему. На вершине обрыва, прежде чем вновь углубится в лес, он ворочался в одеяле и думал. Что станется с привидевшимся в горах сном, когда он вновь очутится в объятиях Нелеты, в замке, который сам для себя выстроил? Он был силен сейчас, силен, как никогда, в жилах его пылал огонь.

Как только первый утренний жар начал заливать возвышенность и лес внизу обратился в тысячи дымков, они встали, заседлали коней и ринулись вниз, в голые, глинистые предгорья. Через час лес сомкнулся над ними.

Узкая караванная тропа, навсегда затерянная в дрожащем полусвете, вела все дальше и дальше. Она извивалась и петляла меж топей, сворачивала к грязным бродам через черные, сонные протоки. Ни ветерка в пальмовых кронах над головой. Вечная тишь, бессмертный сумрак первозданного леса и отупляющая жара. То и дело приходилось спешиваться и рубить преградившие дорогу лианы. Дорога шла по чуть более возвышенным участкам леса между огромными непролазными болотами. Даже такая плохая, это была одна из лучших дорог в прибрежной части Африки. По ней могли идти лошади, правда, с риском быть закусанными насмерть - столько здесь было насекомых.

Около полудня они остановились на лесной поляне - бессмысленном раю орхидей и лиан, выросших на кострищах от местных хижин. Здесь они впервые услышали барабаны. Далеко-далеко, скорее дрожание листьев, чем звук. Услышав, Антони и сам задрожал, как лист.

Теперь он еще безжалостнее гнал людей и коней. Дорога опять шла немного вниз. Часа в три Хуан указал развилку, которую без его подсказки они бы наверняка проехали. Они свернули. Скоро дорога пошла вверх - видимо, взбиралась на те холмы, которые они видели на рассвете. Вскоре лошади снова смогли перейти на рысь. Они скакали, часто останавливаясь и прислушиваясь. Антони выслал вперед разведчиков.