Антоний и Клеопатра

— Иди в саму Армению от Караны. Важно, чтобы в этом году мы немного проучили армянского Артавазда. В следующем году мы ощиплем его.

— Как хочешь, Антоний.

Клеопатра кашлянула. Двое мужчин, забывшие о ее присутствии, удивленно посмотрели на нее. Ради Канидия она пыталась выглядеть если не смиренной, то хотя бы сговорчивой, благодушной.

— Я советую начать строить флот, — сказала она.

Удивленный Канидий не мог не отреагировать.

— Для чего? — спросил он. — Мы же не планируем морских экспедиций.

— Не сейчас, я согласна, — спокойно ответила она, не позволяя себе показать недовольство. — Однако он может понадобиться нам в будущем или, лучше сказать, мог бы понадобиться. Корабли долго строятся, особенно в том количестве, в каком нам нужно.

— Понадобиться для чего? — спросил Антоний, озадаченный не меньше Канидия.

— Публий Канидий не читал пересказ речи Октавиана в сенате, поэтому я понимаю его возражения. Но ты, Антоний, читал, и там он ясно высказался, что однажды он поплывет на Восток, чтобы сокрушить тебя.

На какой-то миг все замолчали. Канидий почувствовал, как внутри у него что-то опустилось. Что задумала эта женщина?

— Я читал речь, царица, — сказал он. — Мне прислал ее Поллион. По возможности я с ним переписываюсь. Но я не вижу в ней никакой угрозы Марку Антонию. Октавиан способен только критиковать Антония. В остальном он не может сравниться с Антонием. На самом деле он повторяет, что не пойдет войной против соотечественника-римлянина, и я верю ему.

Ее лицо окаменело, голос стал ледяным.

— Позволь мне сказать, Канидий, что я значительно больше понимаю в политике, чем ты. Что Октавиан говорит — это одно. Что он делает — это совсем другое. И я уверяю тебя, что он намерен сокрушить Марка Антония. Поэтому мы будем готовиться и начнем прямо сейчас, а не в следующем году или через год. Пока вы, мужчины, будете осуществлять свою парфянскую одиссею, я проделаю работу на берегах Вашего моря, подготовив самые большие корабли.

— Ограничься «пятерками»… э-э… квинкверемами, госпожа, — посоветовал Канидий. — Корабли больших размеров слишком медлительны и неповоротливы.

— Я и имела в виду квинкверемы, — надменно произнесла она.

Канидий вздохнул, хлопнул себя по коленям.

— Рискну сказать, что это не повредит.

— Кто будет за них платить? — подозрительно поинтересовался Антоний.

— Я, конечно, — сказала Клеопатра. — Нам нужно по крайней мере пятьсот военных галер и хотя бы столько же военных транспортов.

— Военных транспортов? — ахнул Канидий. — Для чего?

— Я думала, название говорит само за себя.

Открыв было рот для ответа, Канидий закрыл его, кивнул и вышел.

— Ты смутила его, — заметил Антоний.

— Я знаю, хотя не понимаю почему.

— Он тебя не знает, моя дорогая, — сказал Антоний, немного усталый.

— Ты против? — спросила она сквозь зубы.

Маленькие красноватые глазки широко открылись.

— Я? Edepol, нет! Это твои деньги, Клеопатра. Трать их, как хочешь.

— Выпей! — крикнула она, но взяла себя в руки и улыбнулась ему самой очаровательной улыбкой. — На этот раз я присоединюсь к тебе. Мой управляющий говорит, что вино, которое он купил у торговца Асандра, особенно хорошее. Ты знал, что Асандр — это сокращенно Александр?

— Не очень умная попытка сменить тему, но я поддержу тебя. — Антоний усмехнулся. — Кстати, если ты собираешься выпить, то будешь пить одна.

— Извини?

— Я полностью протрезвел и покончил с вином.

Она открыла рот.

— Что?

— Ты слышала меня. Клеопатра, я люблю тебя до безумия, но неужели ты думаешь, что я не заметил твоих намерений споить меня? — Он вздохнул, подался вперед. — Ты думаешь, что знаешь, через что прошла моя армия в Мидии. Но ты не знаешь. И ты не знаешь, через что пришлось пройти мне. Чтобы знать, тебе надо было быть там, а там тебя не было. Я, командующий армией, не мог избавить ее от мучений, потому что я ринулся во вражеские земли, как взбесившийся боров! Я поверил нашептываниям парфянского агента и не внял предупреждениям моих легатов. Юлий Цезарь всегда ругал меня за опрометчивость и безрассудство, и он был прав. В поражении в мидийской кампании виновен только я, и я это знаю. Я не простак, не пропащий пьяница. А ты считаешь меня таким. Мне необходимо было стереть из памяти свое преступное поведение в Мидии, напиваясь до забвения! Я так устроен! А теперь — все прошло. Я повторяю, я люблю тебя больше жизни. Я никогда не смогу разлюбить тебя. А вот ты меня не любишь, что бы ты ни говорила. И голова твоя занята планами и махинациями, как бы обеспечить Цезариону одни боги знают что. Весь Восток? И Запад? Он должен быть царем Рима? Ты об этом все время мечтаешь, да? Перекладываешь собственные амбиции на плечи этого бедного мальчика…

— Неправда, я люблю тебя! — крикнула Клеопатра. — Антоний, не смей думать, что я не люблю тебя! И Цезариона… Цезариона…

Она запнулась, пораженная тем, что этот Антоний может рассуждать так логично. Он взял ее руки в свои, стал гладить их.