— Он не может жениться на ней, он ее дядя, и он слишком боится своих родственников, чтобы отдать ее кому-то из них. — Ирод ухмыльнулся и похлопал у себя за спиной пухлыми ручками. — Кроме того, она у меня, а не у него.
— У тебя?!
— Да, я увез ее и спрятал как раз перед падением Иерусалима.
— Ну ты и умник! — Деллий взял еще одну порцию деликатеса. — Сколько капель иерихонского бальзама в этих фаршированных птичках?
Эти и многие другие события бледнели перед реальной, животрепещущей проблемой, которая стояла перед Римом со дня смерти Цезаря: запасы зерна. Пообещавший быть хорошим Секст Помпей вновь курсировал по морю и отбирал пшеницу, даже не дождавшись, пока высохнет восковая печать на пакте. Осмелев еще больше, он посылал отряды на берег Италии каждый раз, когда наполнялись амбары, и крал пшеницу, хотя склады считались неприступными. Когда цена общественного зерна достигла сорока сестерциев за шестидневный рацион, в Риме и во всех остальных городах, независимо от размера, возникли мятежи. Раньше существовали пособия бесплатным зерном для самых бедных граждан, но бог Юлий уменьшил их количество вдвое, до ста пятидесяти тысяч, введя проверку нуждаемости. Разъяренные толпы кричали, что этот закон был введен, когда пшеница стоила десять сестерциев за модий, а не сорок! Список на получение бесплатного зерна надо расширить и включить тех, кто не может платить четырехкратную цену. Сенат отказался выполнить это требование, и мятеж стал серьезнее, чем во времена Сатурнина.
Ужасная ситуация для Антония, вынужденного быть свидетелем того, какой острой проблемой стал запас зерна, и осознавать, что он, и никто другой, дал возможность Сексту Помпею продолжать разбой.
Подавив вздох, Антоний отказался от мысли использовать по назначению двести талантов, отложенные им на свои удовольствия. Вместо этого он купил достаточно зерна, чтобы накормить еще сто пятьдесят тысяч голодных, тем самым заработав незаслуженную благодарность от неимущих. Откуда это неожиданное счастье? Откуда же еще, как не от Пифодора из Тралл! Антоний предложил этому плутократу свою дочь Антонию-младшую, невзрачную, тучную и тупую, в обмен на двести талантов наличными. Пифодор, мужчина все еще в расцвете сил, с радостью ухватился за предложение. Плачущая, как теленок без матери, Антония-младшая уже отправилась в Траллы, к чему-то, что называлось мужем. Вопящая, как корова, у которой отняли теленка, Антония Гибрида позаботилась о том, чтобы весь Рим знал, что случилось с ее дочерью.
— Как можно совершать такие гнусные вещи? — воскликнул Октавиан, разыскав своего врага Антония.
— Гнусные? Во-первых, она моя дочь и я могу выдать ее замуж за кого захочу! — взревел Антоний, ошеломленный этим новым проявлением безрассудной смелости Октавиана. — Во-вторых, деньги, которые я взял за нее, накормили вдвое больше граждан на полтора месяца! Ты сможешь критиковать меня, Октавиан, когда у тебя будет дочь, способная сделать хоть десятую долю того, что сделала для неимущих моя дочь!
— Чушь! — презрительно ответил Октавиан. — Пока ты не приехал в Рим и сам не увидел, что происходит, ты хотел сохранить эти деньги для оплаты своих растущих счетов. У бедной девочки нет ни капли здравого ума, чтобы осознать свою участь. По крайней мере, ты мог хотя бы послать с ней ее мать, а не оставлять в Риме женщину, которая будет кричать о своей потере всем и каждому в Риме, кто захочет ее выслушать!
— С каких это пор в тебе проснулись чувства? Mentulam сасо!
Октавиана чуть не стошнило от такой непристойной брани, а Антоний в ярости выскочил из комнаты, и даже Октавии не удалось смягчить ситуацию.
Гней Асиний Поллион, наконец официально утвержденный как консул, получил все положенные регалии, принес жертву богам и дал клятву выполнять долг. Он все время задавал себе вопрос, что бы такое сделать, чтобы прославить свое двухмесячное пребывание в этой должности. И теперь он знал ответ: образумить Секста Помпея. Чувство справедливости говорило ему, что этот недостойный сын великого отца отчасти прав. Ему было семнадцать лет, когда его отца убили в Египте, не было еще и двадцати, когда его старший брат умер после Мунды, где Цезарь сражался с сыновьями Гнея Помпея, и он ничего не мог сделать, когда мстительный сенат заставил его жить изгоем, отказав ему в праве восстановить семейное состояние. Чтобы избежать этой ужасной ситуации, нужен был только декрет сената, который позволил бы ему вернуться домой и наследовать статус и состояние своего отца. Но первый был намеренно опорочен с целью повысить репутацию его врагов, а второе давно уже исчезло в бездонной яме финансирования гражданской войны.
«И все же, — подумал Поллион, пригласив Антония, Октавиана и Мецената к себе в дом, — я могу попытаться заставить наших триумвиров понять, что надо предпринять что-то положительное».