Не стоит нам и говорить об этом.
Других причин для ссоры поищи.
Ты мне поклялся и нарушил клятву.
Меня же упрекнуть ни в чем подобном
Язык твой не дерзнет.
Помягче, Цезарь!
Оставь его, Лепид!
Пускай он продолжает. Честь моя
Не убоится этих подозрений.
Ну, Цезарь, дальше, — я нарушил клятву…
…По первой просьбе помогать мне словом
И делом. Я просил — ты отказал.
Верней сказать, не проявил вниманья.
То было время… Словно бы дурман
Тогда мое сознанье помутил.
В чем виноват — винюсь. Признаньем этим
Достоинство мое я не унижу,
Могущество мое не пошатну.
Быть может, Фульвия своею смутой
Меня хотела вырвать из Египта
И я — невольная причина бед;
Тогда прошу прощения — в той мере,
В какой просить возможно без урона
Для чести.
Благородные слова.
Не лучше ли оставить обсужденье
Былых обид? Забыть их — это значит
О настоящем вспомнить, а оно
Велит вам примириться.
Справедливо.
Попросту говоря, ссудите друг другу, малую толику взаимной приязни, с тем чтобы вернуть этот долг, когда замолкнет даже и слух о Помпее. Тогда вам будет нечего делать, вот и грызитесь себе на здоровье.
Ты воин, и не больше. Помолчи.
Я и забыл, что правда колет глаз.
Ты слишком распустил язык. Молчи.
Ну ладно, ладно. Буду нем как камень.
Хоть грубо сказано, но суть верна.
Едва ли мы останемся друзьями,
Коль не достигнем в действиях единства.
И если б знал я, где найти тот обруч,
Который мог бы снова нас скрепить, —
Его искать пошел бы на край света.
Позволь мне, Цезарь.
Говори, Агриппа.
Твоя сестра, Октавия, превыше
Любой хвалы, а славный Марк Антоний
Теперь вдовец.
Остановись, Агриппа!
Услышав эти речи, Клеопатра
Была бы вправе обвинить тебя
В преступной дерзости.
Я не женат.
Пускай Агриппа речь свою продолжит.
Чтоб сделать вас друзьями навсегда,
Чтоб ваше братство укрепить и вам
Связать сердца нерасторжимой связью,
Пускай Антоний назовет супругой
Октавию, чья красота должна
Стать достояньем лучшего из смертных;
Чье целомудрие и добронравье
Красноречивее, чем все слова.
Такой союз мгновенно уничтожит
И малый спор, что кажется большим,
И тайный страх, большой бедой чреватый.
Сейчас вы полувымысла боитесь,
Тогда ж и быль вам будет не страшна.
Любовь Октавии к обоим вам,
Заставив вас друг друга полюбить.
К вам привлечет всеобщую приязнь.
Простите смелость слов, но эту мысль
Во мне давно уж выпестовал долг.
Что скажет Цезарь?
Пусть сперва Антоний
Ответит, что он думает об этом.
Какой же властью облечен Агриппа,
Чтобы уладить дело, если я
Скажу ему: «Да будет так, Агриппа»?
Всей властью Цезаря он облечен
И Цезаревой властью над сестрой.
Мне не пригрезился бы и во сне
Отказ от столь счастливого союза.
Дай руку, Цезарь. Пусть отныне братство
Скрепляет нас, ведя к осуществленью
Великих целей.
Вот моя рука.
Так никогда брат не любил сестру,
Как я — свою. Тебе ее вручаю.
Пускай она живет для единенья
Империй наших и сердец. Пусть вечно
Царит меж нас любовь.
Да будет так.
Не думал, что придется на Помпея
Мне меч поднять. Недавно оказал
Неоценимую он мне услугу.
Я поблагодарю его сначала,
Чтоб не прослыть непомнящим добра,
А после объявлю ему войну.
Спешить должны мы. Если на Помпея
Не нападем — он нападет на нас.
А где стоит он?
У горы Мизенской.19
На суше он силен?
Силен и все сильнее с каждым днем.
А на море — владыка полновластный.
Так говорит молва; я это слышал.
Пора с ним переведаться. Пора!
Однако прежде чем надеть доспехи,
Покончим с тем, о чем была здесь речь.
С великой радостью. И сей же час
Я отведу тебя к сестре.
Лепид,
Ты тоже с нами.
Доблестный Антоний,
Меня не удержал бы и недуг.
Добро пожаловать в Рим, друг Энобарб.
Правая рука Цезаря, достойный Меценат! — Мой благородный друг Агриппа!
Доблестный Энобарб!
Какое счастье, что все так хорошо уладилось. — А вы, кажется, неплохо пожили в Египте.
Что и говорить! Вставали так поздно, что дневному свету становилось стыдно за нас; а бражничали до тех пор, пока ночь не бледнела от смущения.
Правда ли, что к завтраку подавали по восьми жареных кабанов, и это на двенадцать человек?
Это для нас было как мошка для орла. На наших пирах случалось дивиться на такие диковины, — есть что порассказать.
Если верить тому, что говорят, Клеопатра — необыкновенная красавица.
Она завладела сердцем Марка Антония при первой же их встрече на реке Кидне.20
Она действительно тогда была великолепна, если только очевидец, от которого я об этом слышал, не присочинил.
Сейчас вам расскажу.
Ее корабль престолом лучезарным
Блистал на водах Кидна. Пламенела
Из кованого золота корма.
А пурпурные были паруса
Напоены таким благоуханьем,
Что ветер, млея от любви, к ним льнул.
В лад пенью флейт серебряные весла
Врезались в воду, что струилась вслед,
Влюбленная в прикосновенья эти.
Царицу же изобразить нет слов.
Она, прекраснее самой Венеры, —
Хотя и та прекраснее мечты, —