Антонин Дворжак

Только через неделю Дворжак и Новотный отбыли в Уорчестер. Праздник был грандиозным, и в центре его программы — «Stabat mater» Дворжака, прозвучавшая под сводами величественного древнего собора, и его же ре-мажорная симфония, исполненная в вечернем концерте в Паблик-холле. Затем пошли банкет за банкетом. Сын мясника из Нелагозевеса скользит по зеркальным паркетам дворцов, выслушивает восторги дам, комплименты. В его приемной толпятся делегации. Городские власти во главе с бургомистром и лично лорд Кэмптон благодарят его за участие в уорчестерском празднике. В книжных магазинах портреты его нарасхват. «Всюду, где я появляюсь, на улицах, в домах или магазинах, куда я прихожу что-нибудь купить, все бросаются ко мне, чтобы получить автограф», — не без гордости сообщал Дворжак жене.

Приподнятое настроение наполняет Дворжака новыми музыкальными мыслями. Мелодии просятся на бумагу. Дворжак, урывая минутки, пишет фортепианные пьесы («Думка», Фуриант и Юмореска), которые вскоре же были напечатаны в виде приложения к английскому журналу. Но, конечно, светский вихрь, закруживший Дворжака в Англии, не давал ему как следует сосредоточиться. Гораздо лучше работалось дома, среди дивной природы Высокой.

Вернувшись домой, Дворжак жаловался Зимроку, что устал, что не чувствует вдохновения, а тем временем сочинял балладу «Свадебные рубашки», получившую потом известность на Западе под названием «Невеста призрака». «Думаю (и Вы увидите, я не ошибаюсь), что это произведение во всех отношениях превосходит все мои произведения, не исключая «Stabat», — писал композитор Гёблу.

Когда эта баллада для солирующих сопрано, тенора (девушка и призрак) и баритона, хора и оркестра была закончена, Дворжак отослал один экземпляр рукописи Литлтону, а второй отдал хоровому обществу в Пльзни, где она вскоре прозвучала в первый раз. Затем балладу исполнили верные поклонники Дворжака — мораване в Оломоуце, спеша опередить англичан.

Дворжак тем временем сочинял новую симфонию, которой рассчитывал продирижировать в Англии и которую решил посвятить Лондонскому филармоническому обществу в благодарность за избрание его почетным членом.

Совсем незадолго перед тем Дворжак познакомился с Третьей симфонией Брамса. Это было в Вене. Дворжак приехал к Брамсу, попросил его показать свое новое сочинение, и тот сыграл его, после чего Дворжак писал Зимроку: «…Это произведение превосходит обе его первые симфонии если, может быть, не величием и могучей концепцией, то, бесспорно, — красотой!». Кроме великолепных мелодий, Дворжака поразила стройность симфонии и ее тщательная отделка. Действительно, там не было ни одной лишней ноты. Неужели он, Дворжак, не может создать нечто такое же красивое и безупречное по мастерству?

Работая над симфонией, Дворжак все время как бы примерялся к Брамсу, и это принесло пользу. Язык этого произведения получился строгим, лаконичным. Возможности каждого инструмента максимально использованы. Их партии получились у Дворжака, как говорил Яначек, песенно насыщенными. Партитура вышла полнозвучная, красочная. И в то же время состав оркестра очень небольшой: из ударных только литавры, тубы совсем нет, струнный квинтет, по два деревянных духовых, четыре валторны, две трубы и три тромбона, да и те в скерцо молчат.

Что касается интонационной основы, она истинно чешская, хотя симфония писалась с мыслью об Англии и англичанах. Сочинение это не имеет программы, но ключ к пониманию ее образов обнаруживается легко: это тема его «Гуситской» увертюры, которую Дворжак включил в первую часть симфонии и в финал и которая перекликается с пронизывающими всю симфонию «мятежными» интонациями гуситских гимнов, так бережно в свое время собранными и сбереженными канторами. От этого обилия «мятежных», героических интонаций, столь характерных для гимнической песенности эпохи гуситов, произведение звучит страстно и несколько сумрачно. Лирические отступления, создающие образы чешской природы, лишь оттеняют драматическую напряженность различных картин борьбы, исход которой возвещает финал симфонии — развернутая кульминация «гуситской» темы, воспринимаемая как возвышенный гимн родине, почитаемой композитором.

Сочиняя эту седьмую по счету, так называемую «большую» ре-минорную симфонию (в отличие от ре-минорной симфонии, сочиненной в 1874 году), op. 70, изданную потом у Зимрока под номером вторым, Дворжак, как всегда за работой, чувствовал себя счастливым и радостным. Отмечая свое приподнятое состояние, он заверял Гёбла, что это потому, что лозунг его всегда был и останется: «Бог, Любовь, Родина!».

Как только были расписаны голоса симфонии, Дворжак с грузом нот отправился в Англию, пригласив с собой в эту поездку Вацлава Зубатого, теперь уже доктора философии и профессора Карлова университета, однако по-прежнему старательно делавшего клавирные переложения его новых произведений.