Антонин Дворжак

Дворжак и сам был смущен оказанной ему честью, особенно когда ему сказали, что он первый музыкант, который войдет в так называемую Палату господ. Но делать было нечего. 14 мая Дворжаку и Врхлицкому надлежало прибыть ко двору, чтобы принести присягу и принять участие в первом заседании. Дворжак с женой поехали в Вену. Дворжак был взволнован, нервничал и от этого больше, чем обычно, казался странным. Проезжая красивую местность с прудами, Врхлицкий обратил внимание на тучи комаров, висевшие в воздухе. Дворжак будто не слышал слов Врхлицкого, ничего не ответил и сосредоточенно молчал. А уже в Вене, направляясь в дом Йозефа Главка, где им предложили остановиться, он вдруг совсем не к месту произнес: «Это они из этой воды!»

14 мая был не легкий день для Дворжака.

Чувство законной гордости, любопытство, чувство, похожее на страх перед тем неведомым, что ждало его за закрытой дверью зала заседаний, огорчение оттого, что в холле пришлось расстаться с женой, — все перемешалось в его душе, когда он с Врхлицким очутились в здании парламента. Какой-то голос шептал ему: брось все, уйди. Что тебе здесь делать? Но Дворжак взял себя в руки, привычным, легким движением провел рукой по топорщившимся усам и шагнул за порог. Оба они с Врхлицким были одеты во фраки. Белизной сверкали перчатки на руках. А на шее у каждого, на красной шелковой ленте, висела почетная награда — большая золотая медаль «За литературу и искусство».

После обычных формальностей, новых членов представили двум президентам Палаты (одним из них был князь Виндишгрец) и лидерам четырех группировок. Дворжак покорно позволял вести себя то в одну сторону, то в другую, судорожно ухватившись за руку графа Франтишка Туна, и не проявлял никаких эмоций. Затем Дворжака подвели к его месту на последней скамье правого крыла. Пока не зазвонил колокольчик, возвещавший начало заседания, Дворжака не оставляли одного. К нему подходили графы, бароны, князья, объяснялись в любви, заверяли, что принадлежат к числу поклонников его музы, выражали удовольствие по поводу того, что видят его в своей среде. Вокруг Врхлицкого также теснились аристократы. Появление в Верхней палате парламента двух чешских бородачей, не имевших ни знатной родословной, ни чинов; ни богатства, было настоящим событием в среде людей, упорно отстаивавших исключительность своих наследственных прав. Все пришли в возбуждение, и не таясь, не пряча иронических улыбок, говорили о том, что им интересно будет послушать, как музыкант и поэт станут обсуждать проекты законов.

Конечно, в тот день ни Дворжак, ни Врхлицкий участия в дебатах не принимали. А когда нужно было голосовать, оба по-чешски сказали «согласен».

Готовясь покинуть зал заседаний, Дворжак сгреб все лежавшие в ящичке его стола отлично очиненные карандаши и, зажав их в руке, с невозмутимым видом под стрелами любопытствующих взглядов пошел к выходу.

— Ими хорошо будет писать на нотной бумаге, — сказал он дожидавшейся его жене, вручая ей карандаши как букет цветов.

На этом закончилось участие Дворжака в работе австрийского парламента. Никакие уговоры не могли заставить его появиться там еще раз.

В Праге в это время уже шла подготовка к празднованию шестидесятилетнего юбилея Дворжака. В ответ на воззвание «Далибора», который старался мобилизовать музыкальные организации для достойного проведения торжеств, из представителей «Умелецкой беседы», Национального театра, «Глагола Пражского», консерватории был создан юбилейный комитет. Он намечал план проведения концертов, составлял программы, но Дворжак, вернувшись из Вены, ни в чем этом абсолютно не хотел принимать участия и даже сердился, когда его просили высказать свои пожелания.

Усиленно отказывался Дворжак и от поста директора консерватории, который ему предложили занять в связи с уходом на покой Бенневица. Его долго уговаривали, взывая к его патриотическим чувствам, ибо престиж учебного заведения в немалой степени зависит от того, кто его возглавляет; заверяли, что профессор Карел Книттль, назначенный заместителем директора, возьмет на себя всю административную работу, и только такой ценой, наконец, получили его согласие.

Как только завершились выпускные экзамены в консерватории и установилась погожая пора, Дворжак перебрался в Высокую и погрузился в хозяйственные заботы. То ему нужно было достать какие-то новые сорта деревьев; то голубок с черными крыльями и наполовину черным оперением вокруг шеи остался без пары и может улететь, если не раздобыть такую же голубку; то у кого-то Дворжак видел пару птиц с темными, почти синими крыльями и белым брюшком, а у него таких нет. Дворжак пишет письма, дает заказы своим поставщикам, неустанно печется о саде и о пополнении своей живой коллекции. Творческая мысль его отдыхает в ожидании нового либретто.