Чтобы убедиться в успешности «Тарара», достаточно посмотреть на таблицу сборов по этой опере за 1787–1788 годы. <…> За 10 месяцев «Тарар» давался тридцать три раза и принес 121 717 ливров, что составило более четверти общих сборов за весь год, которые составили 444 654 ливров.
Для сравнения: опера «Алсиндор» Николя Дезеда (Dezède), сыгранная впервые 17 апреля 1787 года, за двенадцать месяцев имела шестнадцать постановок и принесла всего 48 168 ливров.
Еще раз подчеркнем — опера «Тарар» была, пожалуй, одной из самых успешных работ Сальери.
Бомарше восхищенно говорил о том, какой Сальери великий композитор, гордость школы самого Глюка. И вдруг (вспомним слова А. С. Пушкина) — «там есть один мотив». Всего один мотив, достойный внимания?! Если бы это не было фантазией поэта, Сальери вполне мог бы услышать насмешку в словах Моцарта. К счастью, на самом деле ничего подобного не было и быть не могло.
Музыковед Л. В. Кириллина пишет об этой работе Сальери так:
«По стилю это уже не глюковская опера, а скорее предтеча «большой» французской оперы начала XIX века. Для Глюка здесь, в отличие от более строгих «Данаид», слишком много пышной зрелищности и самодовлеющих характеристических деталей. И что, быть может, самое важное — в «Тараре» сочетается возвышенное и приземленное, трагическое и комическое. Вряд ли стоит выводить эти качества из обычаев итальянской барочной оперы, где наряду с высокородными господами вели свою интригу плутоватые слуги, потешавшие публику пародированием серьезных материй. Скорее, Сальери мог ориентироваться на то взаимопроникновение героического и бытового, которое стало типичным для французской комической оперы «сентименталистского» направления. <…> В дальнейшем эта тенденция оказалась чрезвычайно плодотворной; она вела, с одной стороны, к созданию жанра «оперы спасения», в которой частная история несправедливо страдающего, но в последний момент избавленного от гибели героя, окрашивалась в гражданственно-публицистические тона, а с другой стороны, к уже упомянутому жанру «большой оперы», где яркие страсти героев обрисовывались на фоне многофигурной и многокрасочной фрески, изображавшей отдаленную историческую эпоху или экзотическую страну. <…> Оба жанра были связаны друг с другом узами прямой преемственности. <…>
Следовательно, «Тарар» Сальери оказался в такой исторической точке, с которой открывались широкие виды как в прошлое, в барочный XVII и XVIII век, так и в будущее — в век XIX. Широкое международное признание обеих версий произведения, как «Тарара», так и «Аксура», свидетельствовало не только о достоинствах музыки, но и о том, что данное жанровое и стилистическое направление воспринималось как чрезвычайно актуальное и перспективное.
Это направление, как мы видим, было уже не вполне глюковским и, разумеется, совсем не моцартовским. <…> Будучи блистательной вершиной в развитии оперного театра как такового, оперы Моцарта по сути своей лежали вне магистральной тенденции его развития: в них не было именно того, что оказалось востребованным широкой публикой XIX века. <…>
У Сальери же, как у композитора гораздо более «массового» и «кассового», качества, востребованные широкой публикой конца XVIII — начала XIX веков, явно или потенциально присутствовали, при том, что в чистой конъюнктурности его заподозрить трудно: все-таки он был художником, а не ремесленником, изготовлявшим чистый «ширпотреб».
В «Тараре» большое впечатление на слушателя наших дней производит сильный героический стиль, иногда прямо предвосхищающий Бетховена — что, впрочем, неудивительно, ибо Бетховен данную оперу просто не мог не знать».
Но вернемся в 1787 год. Сальери вернулся в Вену в июле месяце, и там его вскоре ожидала большая потеря: 15 ноября того же года скончался великий Кристоф-Виллибальд Глюк.