Антонов коллайдер

Он пересекал пустынный городской парк резкими короткими перебежками. Безразличная луна освещала грязные покосившиеся скамейки и облезлые ноябрьские берёзы, но его она будто бы обходила стороной. Это было как никогда на руку: несмотря на поздний час, машины по-прежнему с шумом неслись по пролегающему рядом шоссе. Говорят, Москва никогда не спит – как и он сам, по крайней мере последние четыре дня, из-за чего напоминает восковую мумию, а глаза то и дело норовят выпрыгнуть из орбит.

Когда-то, в далёком детстве, родители отдали его в секцию бега, куда он честно проходил целое лето, мечтая сделаться прославленным марафонцем… пока не сломал лодыжку на одной из стометровок. Казалось бы, ничего страшного, с кем не бывает. Но когда он окончательно восстановился, мать запретила ему возвращаться к бегу. Прошло почти двадцать лет, и он всё-таки воплотил свою детскую мечту – правда, теперь его регулярные марафоны были не привычными беговыми, а специфическими, химическими (хотя для многих сегодня это тоже вполне привычно).

И прямо сейчас, в этом безлюдном, запущенном, как его собственная жизнь, парке он намеревался наконец добежать до заветной финишной черты и забрать по праву полагающуюся ему награду – маленький, замотанный в плотную чёрную изоленту свёрток с драгоценным белым порошком, притаившийся под одним из этих худых, как и наш марафонец, деревьев. Координаты, присланные безымянным даркнет-дилером, говорили, что он уже совсем близко…

* * *

После того как сломанная в детстве лодыжка не без помощи родителей сломала ему жизнь, он кое-как дотянул до окончания ненавистной школы, поступил и почти сразу вылетел из столь же ненавистного института, а после устроился на самую низкооплачиваемую работу из всех, что могла ему предложить служба занятости, не желавшая выплачивать пособие по безработице очередному молодому лентяю-неудачнику.

Так он стал тестировщиком искусственного интеллекта. Звучало красиво, но по факту это был сущий ад: на такие места государство обычно пристраивало бывших или нынешних заключённых и других маргинальных персонажей, не нашедших себе места в крысином лабиринте неуютного мегаполиса.

Работа заключалась в том, чтобы круглые сутки сидеть в собственной арендованной комнате-конуре, уставившись в зияющую пустоту служебного росбука глазами десятков тысяч городских камер наблюдения и тренируя их всё лучше распознавать бесконечные физические объекты в холодном урбанистическом ландшафте: людей, животных, транспорт, остановки, лавочки, урны и прочие элементы столичной инфраструктуры. Эта, казалось бы, продвинутая высокотехнологичная система в действительности работала из рук вон плохо: механизм распознавания всё время ошибался, выдавая одно за другое. Антон был уверен, что дело тут в традиционной коррупции: деньги из налогов на систему выделялись колоссальные – и, судя по гордым заголовкам, бюджет с каждым годом только рос, – но очевидно, что до дела доходила лишь мизерная часть. Это было понятно по стыдным зарплатам тестировщиков, нанятых лишь в последнее десятилетие – до этого тестинг применялся в качестве исправительных работ для заключённых, возможно, поэтому качество системы было столь паршивым. Да и кодеры, судя по приватным форумам, получали сущие копейки. В общем, государственный бюджет, как всегда, пилили да пиздили. А оплачивала всю эту «нацпрограмму» непосредственная жертва тоталитарной системы – наивный, беспечный и откровенно похуистичный народ.

Уже к концу первой недели виски нездорово пульсировали, руки нервно тряслись, а глаза пересохли от бесконечного глядения в экран. Он не знал пытки хуже, чем эта работа, равно как и не знал, сколько таких же, как он, «заключённых» пытаются научить государство ещё эффективнее следить за теми, за чей счёт это государство живёт. Но он, как и все, нуждался в деньгах. Поэтому каждый день отсматривал от пятисот (минимальное требование работодателя) до тысячи (возможный максимум в лучшие дни) видеосцен с десятками объектов, каждый из которых нужно было распознать, идентифицировать и корректно пронумеровать, демонстрируя нейросети пример её действий. Далее нейросеть показывала работнику другие сцены, в которых самостоятельно проводила анализ объектов, а работник должен был указать системе на её ошибки. Эра, когда машины перестали быть рабами людей, но люди стали рабами машин, пришла быстро и незаметно – для него-то уж точно.