Антонов огонь

Инфаркт? Испугался, мол, горшка, и… Нет, слишком банально…

Ну, хорошо. А что, если, допустим, этот самый пьяный мастеровой да ощерит сейчас зубы, да вытащит наконец-то из-за голенища остро отточенный сапожный нож, и… Спьяну, мол……

Нет, нет, грубо и примитивно… Тем более, что выбор богат.

Тысячи смертей ежедневно проходят мимо каждого из нас, роятся над нашими головами… Тысячи!

— Надо милицию. Акт, подпись… Дата…

— Ты поговори мне, харя морщинистая! — ругается мастеровой, оставив в покое Бляха и наступая на Степана Терентьевича Рогова.

— А ты тронь, тронь, — отступая, звенящим тенорком угрожает Степан Терентьевич. — В милицию попадешь. Мигом акт составят, кто ты есть таков.

— Прибить бы тебя, гнида! Порубить бы тебя в рульку! — плюется мастеровой, но прячет кулаки под кожаный фартук.

Казимир Бляхъ тихо выскальзывает из собравшейся толпы, объясняться с милицией и подписывать акты он не намерен. Хватит с него актов…

— Э-э, черт меня подери! — ругается он, заметив, что поранил острым осколком мизинец и безымянный палец и из ранки сочится кровь…

Бляхъ вытягивает перед собою руку и беспомощно оглядывается: вид крови пугает его с детства.

— На вот, землицей приложи, — сует ему горсть черной земли невесть откуда взявшийся лысый дедок в распахнутом на груди тулупе. — Наплюнь и приложи, оно быстро затянет…

Казимир Бляхъ морщится, не в силах отвести взгляда от пораненной руки. И тогда лысый дедок в тулупе, поплевав в землю, прикладывает комок грязи к его сочащейся ранке.

— Землица-то наша, древлерусская, — бормочет он. — Сила в ей, врагам погибель. Мать-земля сырая… Быстро затянет…

— Антон! Ты что ж лошадь оставил, горемыка! — дергают участливого старика за локоть. — Ушла без привязи, беги, уж почти у Михаила-Архангела…

— Охти, ёшки мои! — вскидывается лысый дедок, всплескивает ладонями и пропадает.

И ни деда этого лысого, ни рыжей его лошади…

Тонкий ход. Весьма тонкий и коварный. Н-да-с…

Сказано же — тысячи!..

…Ровно через три недели, десятого мая, в пятом часу утра в сыром подвале городской тюрьмы совершилась казнь. В числе других иных прочих расстреляны были и Латыш, и Мельник, и Эсер, и Хохол…

Но тихо и бесшумно совершилась еще одна смертная казнь. Именно десятого мая в пятом же часу утра Казимир Бляхъ, по прозвищу Живодер, приговоренный к смертной казни особым совещанием, но спустя время этим же особым совещанием неожиданно и необъяснимо с точки зрения здравого смысла помилованный и выпущенный на поруки, скончался в Первой градской больнице от обыкновенного заражения крови.

Сжег его антонов огонь.